— Документы уже готовы, и нам осталось только их подписать.
— Зачем вы это делаете? Неужели вы собираетесь… отослать меня прочь?
Каждое слово давалось ей с великим трудом. Лоринда отошла к столику, на котором стояла огромная ваза с цветами, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы.
Протянув руку, она мягко коснулась пышных бутонов, не осмеливаясь взглянуть в сторону Дурстана, и в то же время нервы ее были напряжены в ожидании его ответа.
Наступившая в комнате тишина казалась Лорин-де почти пугающей. Чувствуя, что больше не в силах вынести эту неизвестность, она сказала:
— Я получила вчера письмо… от папы. Он очень счастлив… в Ирландии. Думаю, он уже никогда больше не захочет… вернуться сюда.
— Но ведь у вас осталось много друзей в Лондоне.
Лоринда вспомнила тех, кого считала своими друзьями и кто предал ее, стоило ей только попасть в беду. Девушка понимала, что уже никогда больше не пожелает увидеть кого-либо из них снова, тем более возвращаться обратно в Лондон. Проведя столько времени в замке, рядом с Дурстаном, она бы уже никогда не смогла вынести тот образ жизни, который когда-то казался ей таким заманчивым.
У нее возникло предчувствие, будто он собирается сообщить, что больше в ней не нуждается. Она замерла, словно в ожидании неминуемого удара, и с трепетом ждала его приговора, который окончательно разрушит ее последнюю надежду на счастье.
— Вы хотите… избавиться от меня? — Девушка больше не могла мириться с неопределенностью своего положения, и, если он не скажет ей немедленно то, что хотел, она не выдержит и закричит.
— Подойдите сюда, Лоринда!
В его голосе слышалась хорошо знакомая ей властная нотка, и, стремясь сохранить достоинство, девушка сдержала слезы, готовые выступить на глазах. Он никогда не должен догадаться о ее чувствах к нему. Она не станет смущать его, умоляя о снисхождении!
— Я же просил вас подойти сюда!
Голос был тихим, но Лоринда уже привыкла исполнять малейшие его желания и покорно обернулась к мужу.
Ей было трудно разглядеть его лицо, так как слезы застилали глаза, и она силилась подавить рыдания. Высоко подняв подбородок, она приблизилась к нему и остановилась совсем рядом.
— Я предлагаю вам свободу, — произнес Дурстан.
Лоринда в отчаянии подняла на него глаза. В ее груди что-то вдруг словно оборвалось, и сил для защиты уже не осталось.
— Мне не нужна… такая свобода! Я хочу остаться с вами! Пожалуйста… не отсылайте меня!
Ее голос дрожал, так что почти невозможно было разобрать слова. И тут последние остатки гордости и самообладания покинули ее, и она, всхлипнув, проговорила:
— Я… я буду во всем слушаться вас. Я сделаю все… что вы пожелаете, только позвольте мне… остаться. Умоляю вас… позвольте мне остаться!
Она едва сознавала, что делала, и даже опустилась бы перед ним на колени, если бы Дурстан не обнял ее и не привлек к себе.
Лоринда спрятала лицо на плече мужа и заплакала беспомощно, как ребенок.
— Почему вы хотите остаться со мной? — Голос его был таким же тихим и проникновенным.
— Потому что… я люблю вас! Я люблю вас… до боли в душе!
Наконец-то эти слова прозвучали, и она испугалась, что вот сейчас Дурстан отомстит ей за всю ее неприязнь, высокомерие и вызывающее поведение с того самого момента, как они впервые встретились.
Он мог просто осмеять ее, и девушке казалось, что тогда ей ничего не останется, как только умереть!
А он сжал ее руку своей, приподнял пальцами подбородок, так что ее лицо оказалось обращенным к нему. Ее бледные губы дрожали, и, хотя она не могла видеть его сквозь слезы, сбегавшие по щекам, она ощущала на себе его долгий, пристальный взгляд.
— Есть лишь один опыт, которого до сих пор мне еще ни разу не доводилось ставить, — поцеловать женщину, которую я люблю!
Его губы коснулись ее прежде, чем Лоринда успела осознать, что происходит.
Пока он целовал ее, ей казалось, будто какой-то стремительный, волшебный поток в один миг унес прочь ее страдания и слезы.
Это было так чудесно, так невыразимо прекрасно — в этом поцелуе нашла совершенное выражение вся любовь, которая жила в ее душе в течение последних недель.
С этим поцелуем Лоринда отдавала ему не только жизненную силу, которой пыталась поделиться с ним в ту ночь на берегу, но также и некую сокровенную часть своего внутреннего «я», о присутствии которой раньше не подозревала.
Между тем он прижал ее к себе еще сильнее, губы его становились все более требовательными, и все ее существо затрепетало в ответ.
То, что происходило между ними сейчас, было не просто любовью — то была сама жизнь, космическая сила, берущая свои истоки от Бога, к которому она обращала свои мольбы в минуты отчаяния.
Удивление и восторг, охватившие Лоринду, подобно волне, унесли прочь и ее пренебрежительное отношение к другим, и горечь от сознания того, что она всегда чувствовала себя лишней. Ей казалось, словно сам воздух в комнате был наполнен райской музыкой, и взаимное стремление отдать друг другу все лучшее, что есть на свете, превращало их в единое существо.
Подняв голову, Дурстан взглянул сверху вниз на ее сияющие глаза и дрожащие губы.
— Я люблю тебя! — прошептала она. — О Дурстан… я так люблю тебя!
— Неужели ты действительно думала, что я тебя отпущу? — спросил он хрипловатым от волнения голосом.
И он поцеловал ее снова — горячо, страстно, требовательно, и все вокруг них исчезло.
Осталась только любовь, объединяющая их сердца, и теперь ничто на свете не в силах их разлучить.
Лоринда поднялась с постели и потихоньку направилась через погруженную в темноту комнату к окну.
Она проскользнула за опущенные портьеры и, остановившись у открытой створки, выглянула наружу.
Звезды уже гасли на небосклоне, высоко над головой, значит, совсем скоро рассветет.
Лоринда легко вздохнула, чувствуя себя как никогда счастливой оттого, что больше не была одинокой.
Она ощутила прикосновение рук Дурстана и положила голову на его плечо.
— Я думала, ты еще спишь…
— Разве ты могла бы покинуть меня так, чтобы я этого не заметил?
Прильнув к нему, она сказала:
— Я хотела полюбоваться рассветом. В нем… начало новой жизни.
— Для нас обоих, — прибавил он мягко.
— Ты… любишь меня?
— Больше, чем я могу выразить словами.
— И ты действительно восхищаешься мною… хотя бы немного?
— Мне еще никогда не приходилось видеть более прекрасного лица, чем твое, и более совершенного тела, чем у тебя.
