Он положил голову на стол. Я уставился на чудовищно искаженные черты. Самое ужасное, что в них, вопреки всему, угадывалось человеческое обличье.
— Если у меня и есть религия, то эта религия — он. Пусть нем, но рассказывает мне все, что нужно знать о мире. Посмотри! Что мы собой представляем? Чьи-то трофеи, чьих-то врагов — несомненно, но прежде всего — товар. Нет ничего такого, что нельзя купить и продать. Я расплатился винтовками. Знай жалкие каннибалы цену деньгам, я заплатил бы подобающую цену и нам удалось бы обойтись без печального эпизода с перестрелкой. О котором я, кстати, не жалею. И это было сделкой. В мою пользу. Еще скотча?
Вообще-то, я хотел отказаться, но почувствовал, что выпить не помешает. Сидя в каюте капитана Джека Льюиса, мы пили в компании мумифицированной головы, лежавшей между нами на столе. Я косился на нее и постепенно начинал привыкать.
— А кто это? — спросил я.
— Если бы и знал, не сказал бы. Достаточно того, что я обычно зову его Джимом. Ты когда-нибудь смотришься в зеркало?
Джек Льюис взглянул мне в глаза.
У нас дома было маленькое зеркальце, но мать запрятала его в один из своих ящиков и доставала редко. Мне чаще приходилось глядеться в оконное стекло, чем в зеркало, и ни на одном из кораблей, на которых мне доводилось ходить, в кубрике не было зеркал.
— Нечасто, — ответил я.
Этот вопрос меня не интересовал, и я не понимал, куда клонит Джек Льюис.
— Разумно. Смотреться в зеркала вообще ни к чему. Зеркало всегда лжет. Когда мужчина смотрится в зеркало, он получает о себе превратное представление. Я уже не говорю о том, что зеркало делает с женщиной. Мужчина стоит перед зеркалом не для того, чтобы решить, насколько он красив. Мужское тщеславие — не в лице. Но зеркало все равно подает ему мысль о том, что он уникален, совершенно не похож на других. Только уникален он лишь в собственных глазах. Ты знаешь, как мы выглядим в глазах других, в том зеркале, которое находится здесь?
Капитан указал на свои глаза:
— Я тебе покажу.
Своими когтями он схватил Джима за косичку, и голова заплясала у меня перед носом. Я в испуге вскочил со стула.
Джек Льюис торжествующе рассмеялся.
— Это ты, — сказал он. — Так ты выглядишь в моих глазах. Это я. Так я выгляжу в твоих глазах. Так мы воспринимаем друг друга. Первый вопрос, который мы задаем самим себе, когда оказываемся напротив другого человека: какая мне от него польза? Для других мы все — мумифицированные головы.
Он снова уселся и налил себе выпить. В его взгляде читалось приглашение.
— Налить?
Я покачал головой. Чувствовал: единственное, что мне нужно, — уйти от этого человека. Но это было невозможно. Я так долго его искал. Без него мне не найти «папу тру». Я так и не спросил, где он, но Льюис опередил меня.
— Я знаю, где твой отец, — произнес он. — Предлагаю сделку. Я тебя туда доставлю, но ты мне, разумеется, заплатишь.
Он посмотрел на Джима и снова засмеялся:
— Такова жизнь. Ты мне — я тебе. Я устал от общества канаков, но мне трудно подобрать экипаж из людей моей расы. Ты будешь моим штурманом, — думаю, это повышение для человека твоих лет. Жалованья не получишь, зато бесплатный проезд. А теперь — главное.
Он поднял указательный палец и посмотрел на меня, как мне показалось, с нарочитой серьезностью. Однако я недостаточно хорошо его знал, чтобы читать по глазам.
— Я твой капитан, и ты исполняешь мои приказы.
— Я исполняю лишь приказы собственной совести.
— И что же говорит тебе совесть? — спросил Льюис насмешливо.
— Мою совесть не заботит курс, не интересуют ни жалованье, ни количество времени, свободного от вахты. Я не боюсь тяжелой работы. Но есть вещи, делать которые совесть мне воспрещает.
— Увидим, — сказал Джек Льюис. — Выбор за тобой. Отец или совесть.
— Где мой отец?
— Не скажу. Тихий океан велик, — и до твоего отца путь неближний. Дует пассат, но обещаю не водить тебя кругами. Ну, что решил? Да или нет?
— Да, — ответил я.
* * *
Мы вышли через четырнадцать дней. Трюм был заполнен. Чем — не знаю. Капитан Джек Льюис умышленно не допустил меня к погрузке.
— То же, что обычно, — ответил он на мой вопрос.
Я знал, что расспрашивать бесполезно.
Взгляд его снова стал насмешливым.
— Помни о совести. То, чего ты не знаешь, не причинит ей вреда.
Мы взяли курс на юго-запад, но пользы от этого знания не было никакой. Гавайи находились в восточной части Тихого океана, и взятый курс лишь подтверждал мои предположения: «папа тру» находится где-то посреди этой водной пустыни, на одном из тысяч островов.
Я стоял у штурвала, дул попутный бриз. Рядом со мной стоял Льюис. Он был человеком слова и, похоже, не врал, когда говорил о своем одиночестве в обществе канаков, поскольку редко от меня отходил.
— Может, для тебя это и новость, — сказал он, — но ты пересекаешь Тихий океан с неверной целью.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я.
Он умел вызвать мое любопытство, хоть его жизненная философия редко находила во мне отклик.
— Если спросить молодого человека вроде тебя, какова его цель, знаешь, что ответит нормальный юноша со вкусом к жизни? Он скажет: весь мир, океан со всеми островами. Юноши уходят в море, чтобы оторваться от отца. А ты его ищешь. Идешь неверным курсом. Это из-за матери?
— Для матери было бы лучше, если бы он умер и она смогла навещать его могилку. Знать, что он жив, ей во вред.
— То есть ты не оказываешь ей никакой услуги. Ты уверен, что оказываешь услугу себе?
— Мне надо знать правду.
— На что тебе сдался этот твой отец?
— Человеку нужно мерило.
— Мерило? Так найди другое. Корабль, твои собственные поступки. Пусть мерилом будет Тихий океан. Посмотри, какие здесь волны. Где еще такие бывают? У них для разгона — половина земного шара. Ты молод. В твоем распоряжении весь мир. Не надо жить прошлым.
Я не ответил. Зачем мне понадобился отец, Льюиса не касалось. Кроме того, мы заключили сделку. Я же не спрашивал, куда он держит курс. И ко мне лезть не надо.
Я думал о своем «папе тру». Когда-то я скучал по нему так, что ныло сердце. Потом вырос, и в тоску влилась горечь. Никогда не сомневаясь в том, что отец жив, я допускал возможность того, что он исчез по собственной воле. Мне надо было узнать почему.
Вот и всё.
Какой жизнью он живет? Что мне сказать ему при встрече?
Я не знал. Не готовил речей. Просто должен был его увидеть. И что дальше?
На этот вопрос у меня ответа не было. Я лишь знал, что, пока я искал его, он стал другим человеком, вот и вся правда. Он стал чужим. Может, именно этому я и хотел найти подтверждение. Искал его, чтобы проститься.
