— Почему нет?
Ей трудно было найти ответ. Тогда, поскольку она молчала, маркиз сказал:
— Прошлой ночью, когда я возвратился после того, как вы отправились спать, моя сестра оставила мне записку, из которой я узнал, что Уилчестер просил у вас встречи наедине сегодня, и она была уверена, что он намеревается сделать предложение. Вы это предвидели?
— Да.
Этот односложный ответ, казалось, протиснулся сквозь ее дрожащие губы, но. Гермия все еще не смела взглянуть на маркиза.
— Он очень влиятелен в обществе и является человеком, которым восхищаются другие мужчины. Я сомневаюсь, что можно найти лучшее предложение.
То, как маркиз говорил это, заставляло Гермию чувствовать, что каждое его слово было ударом, невыносимо ранящим ее.
Она также ощутила, что он растягивает слова и говорит в такой же сухой циничной манере, в которой он разговаривал с ней при первой встрече.
Видя, что она не отвечает, маркиз спросил:
— Так как же? Вы примете его предложение? Мне интересно знать.
— В-ваша сестра считает, что я должна это сделать, — ответила Гермия, — ..но это… невозможно.
— Почему невозможно?
Гермия сделала глубокий вдох.
— Потому что… я не… люблю его.
— И вы считаете, что это более важно, чем все, что он может дать вам? Уверенность, деньги, положение, за которое яростно сражалось бы большинство женщин?
Гермия сжала руки с такой силой, что ее суставы врезались в ладони рук.
— Я знаю, что вы… сочтете меня… очень глупой, — сказала она, — но… я не могу выйти за кого-либо… пока… не полюблю его.
— Что вы знаете о любви? — воскликнул маркиз. — Когда я был в деревне, я был уверен, что вы очень несведущи в этом. Точно так же я уверен, что был единственным мужчиной, когда-либо поцеловавшим вас!
Его слова заставили залиться краской щеки Гермии, и она хотела убежать, прежде чем подвергнется следующим вопросам.
И в то же время ей хотелось остаться просто потому, что он был рядом.
— Это странно, — продолжал маркиз. — Вы знаете… что не любите одного из самых очаровательных молодых людей во всем высшем свете! Но как вы можете быть уверены в этом?
На это есть очень простой ответ, подумала Гермия, но произнести его она не могла и только чувствовала, что дрожит, надеясь, что маркиз не замечает этого.
И тут голосом, которого она никогда не слышала от него, он сказал:
— Прошлой ночью, Гермия, когда я целовал вас, я подумал, что это произошло совсем по-иному, чем в первый раз, хотя для меня и тот поцелуй принес неожиданное волшебное обаяние, которого я не смог позабыть.
Гермия была так удивлена этим словам, что впервые подняла на него глаза.
Встретившись с ним взглядом" ей уже невозможно было отвести глаз, и она почувствовала, что он как будто глядит в самую глубину ее души и знает, как сильно она его любит, — После прошедшей ночи, — продолжал маркиз, — я был уверен, что вы любите кого-то, хотя и боитесь признать это.
Она могла лишь смотреть на него, не отрываясь, со слегка раскрытыми губами и сердцем, колотящимся с такой силой, что у нее не было возможности говорить и даже дышать.
Маркиз подошел ближе к ней и сказал:
— Тогда нас обоих подхватила драма происшедшего с нами, теперь же, как мне кажется, мы ощущаем новые чувства, более поразительные.
Он обнял ее и прижался губами к ее губам.
Он прижал ее к себе и целовал уже не осторожно и нежно, но требовательно, как будто хотел увериться в ней, как будто желал завоевать ее и владеть ею безраздельно.
Чувствуя себя перенесенной от отчаяния дум, что она должна оставить его, к невероятным чудесным небесам, Гермия смогла лишь отдать ему свое сердце и душу, как отдавала она их ему прошедшей ночью.
Он целовал ее, пока они оба не задохнулись от счастья, пока Гермия не почувствовала, что не является больше собой, но составляет часть его, и они оба являются одним целым.
Маркиз поднял голову и сказал голосом, звучавшим необычно и несколько нетвердо:
— Ты моя! Как смела ты позволить другому мужчине подумать, что можешь выйти за него, когда ты принадлежишь мне и принадлежала мне с самого первого момента нашей встречи?
— Я… я люблю тебя! — прошептала Гермия. — Я люблю тебя… так, что в мире не существует больше других мужчин, кроме тебя!
Маркиз целовал ее вновь.
Теперь она знала, что он хотел завоевать ее и владеть ею, сделать ее лишь своею, так, чтобы — как она сама сказала — не было другого мужчины в мире, кроме него.
Чувства, которые он возбудил в ней, были столь ошеломляющими, столь фантастическими, что, когда его губы оставили ее, она спрятала свое лицо на его груди и он смог ощутить ее дрожь.
Но это было счастье, а не страх.
— Что ты совершила со мной, моя дорогая? — спросил он.
И засмеялся.
— Я знаю, что. Ты заколдовала меня, и я нахожусь под твоими чарами, от которых мне никогда не освободиться. Я верю теперь во всю магию, которой ты окутала меня с того момента, когда сняла подкову с копыта моей лошади, потому что я не смог сделать этого сам.
Гермия тихо рассмеялась смехом, чуть похожим на всхлипывания.
— Это не магия виновата… просто тебе, будучи таким богатым, никогда не приходилось решать таких низких задач самому.
— Нет, это была магия! — настаивал маркиз. — А когда я взглянул на тебя, я подумал, что ты появилась из сновидения.
— Ты подумал, что я была молочницей!
— Я просто пытался убедить себя в этом, — ответил он, — но мне следовало бы понять тогда, что ты околдовала меня волшебными чарами, и мне никуда от них не деться.
Гермия положила голову ему на плечо.
— Если я и колдунья, я становлюсь ею только тогда, когда ты целуешь меня, и я хочу, чтобы ты целовал меня вновь и вновь, вечно.
Маркиз не отвечал.
Он лишь целовал ее, и она думала, что не может быть ничего более захватывающего, более восхитительного, чем чувства, которые он пробуждал в ней, или которые — она ощущала — Она вызывает в нем.
Лишь когда голос вернулся к ней, она сказала:
— Я не верю, что это… правда. Я никогда не думала, что ты сможешь… даже на мгновение полюбить меня, как я… люблю тебя.
— Когда ты приехала в лес, чтобы очень плохо разыграть передо мной роль, — сказал маркиз, — я уже знал, что ты и есть та, которую я искал всю мою жизнь, и что я никогда не потеряю тебя.
Гермия покраснела.
— Ты догадался, что я тогда… лгала?
— В этом у меня не было сомнения, — ответил маркиз, — даже если бы я не знал уже тогда, что твоя кузина не может сидеть рядом с умирающей деревенской бабушкой, уж не говоря о том, чтобы вынести раненого человека из леса, принадлежащего Дьяволу!
