" Теперь же маркиз был в безопасности, и у нее неожиданно возникла мысль, что никто не будет теперь настаивать на его женитьбе, и он сможет продолжать наслаждаться своей свободой, как и ранее.
Она подумала, что это может оказаться разочарованием для Мэрилин, но знала, что если маркизу нет теперь необходимости жениться на Мэрилин, он не подумает жениться и на ней.
Он поцеловал ее, но это был поцелуй благодарности, и она была совершенно уверена, что если бы он любил ее, он бы сказал об этом.
Вместо этого он послал ее спать и велел никогда не думать и не говорить о том, что случилось.
«Я никогда не буду говорить об этом, — сказала себе Гермия, — но я никогда… не забуду, что он… поцеловал меня… и как могу я когда-либо почувствовать то же самое к… другому мужчине?»
И тут, с некоторым чувством тревоги, она вспомнила, что сегодня должен приехать лорд Уилчестер, чтобы сделать ей предложение.
Она подумала, что в этих обстоятельствах разумно будет сказать, что никакие визитеры не принимаются в их доме.
Затем ей пришла в голову другая пугающая мысль.
Какой бы дурной репутацией ни пользовался Рошфор де Виль, он был членом семьи маркиза, и теперь он и его сестра будут в трауре.
Это означает, что для леди Лэнгдон невозможно будет сопровождать ее на какие-либо балы или званые вечера, по крайней мере до похорон.
«Мне придется поехать домой!» — подумала Гермия и сразу упала духом.
Как будто солнечное затмение лишило ее света и вокруг осталась одна темнота.
Она должна будет распрощаться с маркизом и отправиться домой, и на этом все кончится.
«Я не вынесу этого! Как смогу я… оставить его?» — спрашивала онасебя, но знала, что другого выбора нет.
Когда она спустилась к ленчу, оказалось, что — как она и ожидала — леди Лэнгдон отменила приглашения, назначенные на этот день, и они с Гермией находились в; столовой одни.
Маркиза нигде не было видно, и, сидя за ленчем вместе с леди Лэнгдон в большой столовой, в которой впервые со времени ее приезда не было никого, кроме них, Гермия чувствовала себя так, как будто она уже уезжает обратно, в дом викария.
Леди Лэнгдон не могла в тот день говорить ни о чем, кроме странного, поведения Рошфора де Виля, которое привело его к прогулкам ночью по крыше.
Ей, кажется, и в голову не приходило, что он мог иметь для этого злодейские мотивы.
— Он всегда был непредсказуем, — болтала она в своей обычной манере. — Ну кто, кроме Рошфора, пожелал бы связываться с акробатами на трапециях и с цыганами, которых все боятся?
— Это действительно кажется странным, — бормотала Гермия.
— Это расстраивает наши планы на сегодня, — сказала леди Лэнгдон. — Но мы должны узнать, что Фавиан считает возможным предпринять вечером. У меня нет намерения отменять вечеров больше, чем необходимо ради соблюдения приличий. Никто не будет сожалеть о Рошфоре, и менее всех — его родственники.
Говоря это, леди Лэнгдон поднялась, чтобы выйти из столовой, и, когда они проходили по вестибюлю, велела дворецкому:
— Когда его светлость возвратится, скажите ему, что мы с мисс Брук будем в библиотеке.
— Хорошо, миледи, — поклонился дворецкий.
Они пошли в библиотеку, и Гермия была счастлива вновь наконец порыться в книгах и найти новую для чтения.
Но девушка могла лишь гадать, что скажет маркиз, когда вернется, надеясь, что это будет скоро.
Она безумно хотела видеть его, но в то же время чувствовала смущение.
Вновь и вновь говорила она себе, что, когда он целовал ее, вознося на небеса, приводя ее в соприкосновение с божественным, для него это было просто выражением благодарности.
«Я не должна вести себя с ним так, чтобы он ощущал неловкость», — думала она.
Так рассуждала она сама с собой.
«Если я буду льнуть к нему, если я покажу, что люблю его, я уподоблюсь всем этим женщинам, которые лебезят перед ним и потому быстро ему надоедают».
Но она знала, что это будет очень трудно.
Леди Лэнгдон опустила журнал, который читала.
— Поскольку мне нечем сейчас заняться, — сказала она, — и я устала оттого, что мы легли вчера так поздно, я, пожалуй, пойду прилягу.
Скажи Фавиану, когда он придет, что если у него есть что-то важное, пусть разбудит меня.
Если же нет, я спущусь к чаю вовремя.
— Я передам ему, — ответила Гермия.
Она открыла дверь для своей хозяйки, и леди Лэнгдон добавила:
— Ты не забыла, что лорд Уилчестер заедет к тебе? Я не думаю, что он будет ранее трех часов, как полагается для таких визитов.
Она вышла, прежде чем Гермия успела попросить леди Лэнгдон сказать слугам, что ее нет дома.
Внезапно девушка почувствовала страх.
«Я не могу видеться с ним, — думала она. — Если он будет просить меня выйти за него и я откажу ему, это будет очень неловко. Гораздо лучше будет заранее избавить его от этого смущения».
Она подождала, пока, по ее предположению? леди Лэнгдон дойдет до своей спальни, и позвонила в колокольчик.
Пришел дворецкий, и она сказала ему:
— Я ожидаю приезда лорда Уилчестера около трех часов. Если он приедет, передайте ему, пожалуйста, что по домашним обстоятельствам меня нет дома для всех визитеров.
— Да, я скажу ему, мисс, — ответил дворецкий.
Пока он говорил это, через открытую за ним дверь вошел маркиз.
Он выглядел очень элегантным и показался Гермии одетым более изысканно, чем всегда.
Но это могло казаться ей потому, что один взгляд на него заставлял ее сердце кувыркаться в груди и она чувствовала, как будто комната внезапно осветилась тысячью огней.
— Что это? — спросил он. — Кого вы отказываетесь видеть?
Гермия почему-то была не в силах ответить ему, и за нее ответил дворецкий:
— Мисс Брук думает, что лорд Уилчестер заедет, милорд, но я скажу его светлости, что она не принимает.
— Да, сделайте так, — согласился маркиз.
Дворецкий закрыл дверь, и маркиз подошел к Гермии. Она глядела на него такими широко открытыми глазами, что они, казалось, заполняли все ее лицо.
Подойдя к ней, он сказал:
— С вами все в порядке?
— Д-да… конечно.
— Но вы не хотите видеть Уилчестера! Почему?
Его взгляд испытующе пронзал ее, что всегда смущало девушку, и она отвела глаза в сторону.
Затем, осознав, что маркиз ждет ответа на свой вопрос, Гермия сказала:
— Я… я не… хотела… видеться с ним наедине.
