Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
«На другой день на завтраке у великой княгини я застал ее вместе с ее сыновьями, как будто бы они собрались для семейного совета…
Великая княгиня стала говорить о создавшемся внутреннем положении, о бездарности правительства, о Протопопове и об императрице. При упоминании ее имени она стала более волноваться, находила вредным ее влияние и вмешательство во все дела, говорила, что она губит страну, что, благодаря ей, создается угроза царю и всей царской фамилии, что такое положение дольше терпеть невозможно, что надо изменить, устранить, уничтожить.
Желая уяснить себе более точно, что она хочет сказать, я спросил:
– То есть, как устранить?
– Да я не знаю… Надо что-нибудь предпринять, придумать… Вы сами понимаете… Дума должна что-нибудь сделать… Надо ее уничтожить…
– Кого?
– Императрицу.
– Ваше Высочество, – сказал я, – позвольте мне считать этот наш разговор как бы не бывшим, потому что если вы обращаетесь ко мне, как к председателю Думы, то я по долгу присяги должен сейчас же явиться к Государю императору и доложить ему, что великая княгиня Мария Павловна заявила мне, что надо уничтожить императрицу»[164].
Конечно, трудно поверить, что искушенный царедворец М.В. Родзянко вдруг вспомнил о долге присяги и напомнил о нем членам Императорской фамилии. Все было гораздо проще. Зная о более жестком курсе императора, предполагаемых с его стороны репрессивных мерах, Родзянко готовил себе алиби, не желая раньше времени подставляться под удар в семейных передрягах Императорского Дома. Лишний раз это предположение подтверждают дневниковые записи великого князя Андрея Владимировича, который об этой встрече записал следующее:
«24 декабря. В 2 1/2 [часа] у мама был Родзянко, Кирилл и я. Мы приехали к этому времени. Наша беседа была очень интересная. Родзянко стоял на той точке зрения, что непосредственно он нам в этом деле помочь не может, но морально он, безусловно, на нашей стороне.
12 января будет созвана Дума. Он предвидит, что заседание будет бурное, и во что выльется, он предусмотреть не может, но, во всяком случае, ему необходимо сперва видеть Ники, который до сих пор его еще не принял, и он просил нас оказать ему содействие в скорейшем приеме, без чего открытие Думы может быть катастрофой.
Назначение Протопопова и Добровольского вызвало ужас, и в Думе будут реагировать очень серьезно на все это. В заключении он обещал моральную нам поддержку»[165].
Несмотря на словесное хитросплетение пересказа своих разговоров с семейством великой княгини Марии Павловны-старшей председатель Государственной Думы М.В. Родзянко все же общую атмосферу, господствующую в столице, в своих воспоминаниях передает достаточно достоверно: «Мысль о принудительном отречении царя упорно проводилась в Петрограде в конце 1916 и начале 1917 года»[166]. Всем стало ясно, что после убийства Григория Распутина ничего существенно не переменилось, как и не прекратились разговоры о “темных силах”, только эти силы стали искать уже выше.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна, обеспокоенная складывающимися тревожными обстоятельствами обострения взаимоотношений в императорском семействе, пытаясь урезонить царствующего сына и тем сгладить конфликтную ситуацию, написала ему из Киева: «Прости, я уверена, что ты отдаешь себе отчет, как глубоко ты возмутил всю семью своим резким ответом, бросив им ужасное и полностью необоснованное обвинение. Я надеюсь, что смягчишь участь бедного Дмитрия, не отсылая его в Персию… Бедный дядя Павел (отец Дмитрия, великий князь Павел Александрович – В.Х.) написал мне в отчаянии, что он не имел возможности даже попрощаться с сыном… Не подобает тебе вести себя таким образом… Это меня очень расстраивает».
Позднее, после революции, оказавшись в эмиграции, младшая сестра императора великая княгиня Ольга Александровна в своих воспоминаниях пыталась анализировать сложившуюся обстановку в большом семействе в последние годы перед всеобщей катастрофой: «Михаил был единственным братом, который у него остался. Он мог бы оказать Ники большую помощь. Снова повторяю, виноваты мы все. Из троих сыновей дяди Владимира один был выслан за границу, второй, Борис, открыто жил с любовницей, а от третьего, Андрея, не было никакого проку. А ведь они были сыновьями старшего великого князя и по закону о престолонаследии стояли на третьем месте – после Алексея и Михаила. Не было никого из членов нашей фамилии, которые могли оказать поддержку Ники, за исключением, может быть, Сандро, моего зятя, да и там со временем начались нелады: между Сандро и Ксенией появились серьезные разногласия. Какой пример мы могли дать своим соотечественникам? Ничего удивительного в том, что Ники, не находя нигде поддержки, стал фаталистом. Нередко, обнимая меня за плечи, он говорил: “Я родился в день Иова Многострадального. Я готов принять свою судьбу”»[167].
Сохранилось письмо Феликса-младшего из ссылки (имения Ракитное) от 2 января 1917 г. великой княгине Ксении Александровне, которое позднее было опубликовано в советской печати. Опальный молодой князь сообщал своей теще:
«Дорогая Мамаша!
Очень благодарю тебя за письмо. Мне запрещено писать, поэтому не мог этого сделать раньше. Боялся, что перехватят по дороге. Меня ужасно мучает мысль, что императрица Мария Федоровна и ты будете считать того человека, который это сделал, за убийцу и преступника, и что это чувство у вас возьмет верх над всеми другими.
Как бы вы ни сознавали правоту этого поступка и причины, побудившие совершать его, у вас в глубине души будет чувство – “а все-таки он убийца!”
Зная хорошо все то, что этот человек чувствовал до, во время и после, и то, что он продолжает чувствовать, я могу совершенно определенно сказать, что он не убийца, а был только орудием провидения, которое дало ему ту непонятную, нечеловеческую силу и спокойствие духа, которые помогли ему исполнить свой долг перед родиной и царем, уничтожив ту злую дьявольскую силу, бывшую позором для России и всего мира, и перед которой до сих пор все были бессильны.
Ирина [Александровна] на это смотрит так же, как и я. Это большое утешение. Мы живем тут тихой деревенской жизнью, и если бы те, кто нас сюда сослал, знали бы, как нам тут хорошо, то наверное бы не оставили.
Конечно, Ирина уже успела простудиться и лежала несколько дней в кровати. Я нашел, что она очень поправилась и несмотря, что очень худа, имеет здоровый вид.
Погода довольно… (далее отточие и сокращение редактора журнала – В.Х.).
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
