1
В случайных, мимолётных встречах есть особая магия. Они иногда остаются в памяти на всю жизнь, не превращаясь во что-то основательное.
Был такой знаменитый британский чёрно-белый фильм Дэвида Лина «Короткая встреча» 1945 года (кстати, один из любимых фильмов Миучча Прада, как выяснилось). В этой мелодраме герой, сидя в привокзальном кафе, вынимает у едва знакомой женщины из глаза соринку, и делает это так, что ты понимаешь: зарождается большая любовь, и даже невинное прикосновение пробивает им обоим сердце насквозь. Они оба женаты, и ничего у них не сложится, всё останется мимолётностью и закончится (простите за спойлер) в конечном счёте драмой. А вот в жизни кое-что можно развернуть иначе, ко взаимному удовольствию.
2006 год. Февраль. Лос-Анджелес. Голливуд. Прилетаю по работе на «Оскар» и, пользуясь цеховым знакомством, отправляюсь на самую известную вечеринку после церемонии, которую устраивает журнал Vanity Fair. Даже для главреда русского Vogue появиться там и увидеть весь «список А» мирового кино своими глазами в полном сборе — путешествие в сказку. Со специальными билетами мы с приятелем проезжаем на машине минимум пять проверочных кордонов — ощущение, что проникаем в самое сердце NASA.
В конце полосы препятствий находится наша цель — обычный шатёр с маловыразительной недлинной красной дорожкой. Но кто на ней позирует и как — отдельное зрелище. Переодевшиеся после церемонии Энг Ли и Риз Уизерспун размахивают золотыми болванчиками. Обездоленные, но прославленные Джуди Денч, Мадонна, Николь Кидман и прочие брэды питты солнечно улыбаются камерам. Оказавшись внутри, я переживаю взрыв мозга. Как сельди в очень жаркой бочке, набились великие, все страшно нарядные, что не мешает им толкаться как на базаре.
Под левое ребро мне жёстко упирается локоть Дженнифер Лопес, прямо над головой проносится тяжёлая статуэтка Риз Уизерспун, которой она, уже навеселе, радостно размахивает, сверху надо мной гундит голос Траволты. Пропихивающийся куда-то вбок Де Ниро пытается докричаться до Дастина Хоффмана, что он тут и хочет к нему пройти, но не может.
Редко можно увидеть в этой толпе незнакомое лицо. Одно вот, например, мелькнуло, малопривлекательное, прямо скажем, жабоподобное. И я спрашиваю приятеля: а это кто? Да это же Харви Вайнштейн, самый знаменитый продюсер Голливуда. Упс.
Между сельдями и шпротами бегает знаменитый модный фотограф, длинноногий Марио Тестино, с крошечной разовой камерой типа «мыльница». Съёмка в шатре вообще-то строго запрещена, но Марио зовёт каждого по имени, и щёлкает, щёлкает. И ему радостно позируют все. Даже строгая Дайан Китон, демонстративно снимающая каблуки и надевающая кроссовки.
Возбуждённое профессиональное мегасборище скворчит о своём и про своих, все поздравляют друг друга, выпивают, сплетничают про церемонию, про платья, про дурацкие речи и, уж конечно, смотрят, кто в чём.
И раз я оказалась в такой сказке, нужно в ней как-то освоиться. А для этого выпить хотя бы полглотка воды, потому что страшно жарко, душно, воздуха нет, а выйти уже невозможно. Я нахожу глазами бар, но пройти к нему нереально: локти, колени, плечи по-прежнему оттесняют. Кричу через галдящую толпу бармену: «Can I have a glass of water, pleeeeeze!!!!!»[11], но он, естественно, мечет индустриальное количество коктейлей голливудянам, и моя вода его вообще не интересует, потому что моего лица у него на жёстком диске нету. Шансов получить стакан воды у меня ноль, выжить без неё — тоже. В этот момент какой-то дядька, который стоит, облокотившись на стойку бара и ко мне вполоборота, поворачивается и ловит мой взгляд. А я по-прежнему воплю бармену: «Excuse meeee, can I have a glass of water?» руками изображая желанный стакан с водой, который отправляю себе в рот. Дядька, чуть небритый, безо всякого фрака и галстука, в светлой рубашке, небрежно расстёгнутой сверху, смотрит на меня приятным внимательным взглядом с намёком на полуузнавание. И тут меня прошибает молнией: «Это же Джордж Клуни! Как я попала… Ему кажется, что я кто-то, кого он знает. А я не та, и сейчас будет неловкая нелепость, и ох, как же это всё глупо!» Клуни что-то говорит бармену и через секунду у него в руках оказывается бокал с водой и, натурально, с этим американским льдом.
Через кишащую толпу, которая самопроизвольно перед Клуни расступается, он приносит мне бокал. У меня речевой ступор, который не позволяет мне даже на моём приличном английском сказать: «Thank you, Mr. Clooney». В тот момент он вообще не был моим любимым актёром, и буквально накануне выезда из Москвы я билась со своей подругой, которая меня убеждала в том, что Клуни sexiest, coolest, самый классный, самый всё. А я спорила, мол, какой же он секси, мужик с коротким носом, и фильмы у него последние никакие. И в этот судьбоносный момент моё воображение превращает Клуни из лягушонка в прекрасного, добрейшего и щедрейшего принца. С трудом расклеиваю глотком воды пересохший рот и всё же говорю ему: «Thank you so much, Mr. Clooney». Здорово было бы, конечно, если бы он сказал что-нибудь вроде «ой, неужели вы меня узнали?» — но в реальности он ответил: «Oh, come on, please, call me George. What’s your name?»[12] И я понимаю, что этой мне минуты предостаточно, я не хочу даже пытаться к нему приклеиться и превратить его любезность в повод для разговора и говорю: «Aliona, и ещё раз большое спасибо».
Мы больше не встретились в тот вечер. Но у этой короткой встречи есть послесловие.
Прошло лет восемь, я лечу в роли главреда журнала Interview из Москвы в Шанхай на пышный ужин по случаю запуска новых часов Omega Seamaster в присутствии посла этого бренда. Кого бы вы думали? Правильно: Джорджа Клуни.
— А Джордж открыт для интервью? — спрашиваю организатора.
— Увы, — отвечает, — без вариантов. Его рекламный контракт не предполагает интервью.
Что ж, значит, посмотрим город и погурманимся ужином. А для журнала сделаю что-нибудь другое.
В самое изысканное место Шанхая, в Le Jardin Secret, в эдакий Нескучный Сад на китайский многоцветный манер, стекались к позднему ужину высокие гости со всех уголков мира. Платья в пол, открытые плечи, фраки, звёздное небо, под две тысячи орхидей на сорока столах, именная рассадка. Наконец к центральному столу, заполненному президентами «Омеги» и важными китайскими светскими дамами, присоединяется оскароносный Джордж Клуни. Свою роль «лицо марки» он выполняет с особым достоинством, непринуждённо шутит с китайским благотворителем на сцене, вспоминает отца с его любимыми часами, короче, подходит к делу неформально, а не просто отрабатывает рекламный контракт.
