— Потребуется некоторое время, чтобы обработать данные, — сказал он. — Но рискну предположить, что вы так же нормальны, как кто угодно.
— Это означает, что я психически здоров?
— Так же, как я сам.
У Мэрфи вырвался глубокий вздох. Он улыбнулся, искоса взглянул на карточки Роршаха.
— Спасибо, док.
Сцена внезапно оборвалась.
Келексель покачал головой, взглянул на сидевшего через стол Фраффина и увидел, что его рука лежит на кнопке выключения. Режиссер ухмылялся.
— Видите, — сказал Фраффин. — Еще один, который думает, что Мэрфи нормален, еще один, кто согласен с вами.
— Вы говорили, что собираетесь показать мне Турлоу.
— Но я и сделал это!
— Не понимаю.
— Неужели вы не видели, как доктор принуждал Мэрфи давать ответы, заполняя свои бумаги? Разве Турлоу делал что-то подобное?
— Нет, но…
— И разве вы не заметили, как этот знахарь наслаждался страхом Мэрфи?
— Но страх временами может быть забавным.
— И боль, и насилие? — спросил Фраффин.
— Конечно, если их правильно подать.
Фраффин продолжал с улыбкой смотреть на него.
«Я тоже наслаждаюсь их страхом, — подумал Келексель. — Неужели безумный режиссер намекает именно на это? Он что, пытается сравнить меня с этими… созданиями? Да все чемы наслаждаются такими вещами!»
— Эти туземцы вбили себе в головы странную мысль, — сказал Фраффин. — Все, что уничтожает жизнь — любую жизнь, — заболевание.
— Но это полностью зависит от того, какая форма жизни уничтожается, — возразил Келексель. — Уж разумеется, даже ваши туземцы без колебаний убьют… убьют… червя!
Фраффин все так же смотрел на него.
— Ну? — настаивал Келексель.
Фраффин продолжал безмолвно смотреть.
Келексель почувствовал, как в нем разгорается гнев. Он уставился на Фраффина.
— Это же просто мысль, — сказал Режиссер. — То, с чем можно играть. Ведь мы тоже играем с мыслями, не правда ли?
— Безумная мысль, — прорычал Келексель.
Он напомнил себе, что находится здесь, чтобы устранить угрозу, исходящую от сумасшедшего Режиссера этого корабля. А он выставлял свое преступление напоказ! Это вызовет по меньшей мере строгое осуждение и смещение с поста. И если это было общей практикой — о, что будет тогда! Келексель сидел, разглядывая Фраффина, предвкушая приближающийся момент осуждения, праведный гнев, угрозу вечного изгнания. Пусть Фраффин попробует черноту вечной скуки! Пусть этот безумец поймет, что значит вечность на самом деле!
На миг эта мысль застыла в мозгу Келекселя. Он никогда прежде не рассматривал ее с такой точки зрения. «Вечность. Что она значит на самом деле?» — подумал он.
Он попытался вообразить себя покинутым, предоставленным самому себе на нескончаемо долгое время. Разум отверг эту мысль, и Келексель почувствовал укол жалости к Фраффину.
— Сейчас, — сказал Фраффин. — Время подошло.
«Неужели он подстрекает меня обвинить его? — удивился Келексель. — Это невозможно!»
— Имею удовольствие сообщить вам, — сказал Фраффин, — что у вас будет еще один отпрыск.
Келексель сидел с вытаращенными глазами, ошеломленный. Он попытался что-то сказать, но язык не подчинялся. Через некоторое время он вновь обрел дар речи, прохрипел:
— Но откуда вы…
— О, конечно же, это произойдет не законно утвержденным способом, — сказал Фраффин. — Не будет ни маленькой деликатной операции, ни оптимального выбора донора яйцеклетки из банков в яслях Главенства. Ничего столь обыденного.
— Что вы…
— Ваша туземная наложница, — сказал Фраффин. — Вы оплодотворили ее. Она будет вынашивать ваше дитя… старинным способом, как мы делали когда-то давно, еще до того, как Главенство не упорядочило этот процесс.
— Это… это невозможно, — прошептал Келексель.
— Отчего же, — возразил Фраффин. — Видите ли, дело в том, что это планета, полная диких чемов.
Келексель сидел молча, пытаясь постичь зловещую красоту откровения Фраффина, видя жизнь за этими словами, видя все происходящее здесь таким, каким должен был увидеть с самого начала. Преступление было таким простым. Таким простым! Как только Келексель преодолел ментальный барьер, не позволявший думать о подобных вещах, как все стало на места. Это было преступление, соответствовавшее уровню Фраффина, преступление, которое никакому другому чему и в голову бы не пришло. На Келекселя нахлынуло чувство извращенного восхищения Фраффином.
— Вы думаете, что вам стоит лишь обвинить меня, как Главенство все устроит, — сказал Режиссер. — Подумайте о последствиях. Существ с этой планеты стерилизуют, чтобы не портили родословную чемов. Планету забросят до тех пор, пока мы не сможем найти ей достойное применение. Ваш новый отпрыск, полукровка, разделит судьбу остальных.
Келексель неожиданно ощутил, как в нем начали воевать забытые инстинкты. Угроза в словах Фраффина открыла резервы таких чувств, которые казались Келекселю надежно запертыми. Он никогда не подозревал опасного могущества сил, считавшихся скованными — навечно. В мозгу, как птицы в клетках, бились странные мысли. Что-то свободное и дикое взвилось в нем, и он подумал: «Представить только — неограниченное число отпрысков!»
Затем явилась другая мысль: «Так вот что случилось с другими Расследователями!»
Келексель осознал, что проиграл.
— Неужели вы позволите уничтожить вашего отпрыска? — спросил Фраффин.
Вопрос был излишним. Келексель уже задал его себе и ответил на него. Ни один чем не смог бы рискнуть отпрыском — редчайшей Драгоценностью, единственным связующим звеном с утраченным прошлым. Он вздохнул.
В этом вздохе Фраффин увидел свою победу. На его губах расцвела улыбка.
Мысли Келекселя обратились внутрь. Главенство проиграло Фраффину еще один раунд. Точность и простота замысла, заставившего его принять участие в этом поражении, открылась Келекселю во всей красе. Он с закрытыми тазами (а действительно ли с закрытыми?) угодил в расставленную ловушку. Фраффин столь же легко манипулировал им, как и любым из своих невежественных созданий в этом чудесном мирке.
Осознание того, что ему придется признать поражение, что он должен сделать выбор, наполнило Келекселя странным ощущением счастья. Это была не радость, но запоздалое сожаление, такое же глубокое и пронзительное, как горе.
«У меня будет бессчетное количество наложниц, — подумал он. — И они подарят мне отпрысков».
Затем разум Келекселя омрачился одной мыслью, и он заговорщицки спросил у Фраффина:
— А что, если Главенство пришлет женщину-Расследователя?
