— Черти ада, — пробормотал он. — Очень подходяще.
Фраффин щелкнул выключателем пантовива. Экран померк.
Келексель заморгал, повернулся и очень удивился, обнаружив, что Фраффин смеется.
— Черти ада, — повторил он. — Да, это восхитительно. Это просто восхитительно.
— Вы сознательно разрешаете невосприимчивому смотреть на нас и быть свидетелем наших действий, — сказал Келексель. — не вижу в этом ничего восхитительного.
— А что вы думаете о Мэрфи? — спросил Фраффин.
— Он кажется таким же нормальным, как и я.
Фраффина обуял приступ смеха. Он покачал головой и протер глаза.
— Мэрфи мое собственное творение, Келексель. Мое собственное творение. Я лепил его в высшей степени аккуратно и определенно, с младенчества. Разве он не прелесть? Черти ада!
— Неужели он тоже невосприимчивый?
— Боги Охраняющие, нет!
Келексель оглядел Режиссера. Разумеется, он уже давно распознал притворство. Зачем ему выдавать себя, выставлять невосприимчивого напоказ перед Расследователем Главенства? Был ли это знахарь? Неужели у туземцев была какая-то загадочная сила, которую Фраффин мог использовать?
— Я не понимаю, что движет вами, Фраффин, — сказал Келексель.
— Это же очевидно, — отозвался Фраффин. — Касательно Турлоу. Вы не испытываете чувства вины при виде создания, у которого украли женщину?
— У знахаря? У невосприимчивого? Как я мог украсть у него что-то? Право чема — брать у низших рас все, чего бы он ни пожелал.
— Но… Турлоу почти человек, вы не находите?
— Чепуха!
— Нет, нет, Келексель. У него огромный врожденный потенциал. Он великолепен. Разве вы не видели, как он выводил Мэрфи на чистую воду, выявляя искры безумия?
— Как вы можете говорить, что туземец безумен?
— Он безумен, Келексель. Это я сделал его таким.
— Я… я не верю вам.
— Терпение и учтивость, — сказал Фраффин. — Что бы вы сказали, если бы я заявил, что могу показать вам больше о Турлоу, не показывая его самого совсем?
Келексель сидел прямо, будто аршин проглотил. Он был насторожен, точно прошлые страхи вернулись стократно усиленными. Отрывки из сцены, которую Фраффин только что показал, крутились в мозгу, цепляясь за него и рассеиваясь на клочки; их смысл причудливо менялся и искажался. «Безумен? А Рут, его наложница? Она смотрела эту сцену; возможно, продолжала смотреть и сейчас. Почему она захотела смотреть такую… такую неприятную вещь? Это должно быть мучительно для нее. Должно быть». В первый раз, сколько он себя помнил, Келексель почувствовал, что пытается разделить чувства другого существа. Он попытался избавиться от этого ощущения. Рут была туземкой, одной из низшей расы.
Келексель поднял взгляд и обнаружил, что Фраффин наблюдает за ним. Как будто они поменялись местами с туземцами, которых только что видели. Фраффин принял на себя роль Турлоу, а он, Келексель, был Мэрфи.
«Какие силы он получил от туземцев? — спросил себя Келексель. — Может ли он заглянуть вглубь меня, отгадать мои мысли? Но я не безумен… и не склонен к насилию».
— Что за парадокс вы предлагаете? — спросил Келексель. И с гордостью отметил про себя, что его голос остался ровным, спокойным и вопрошающим.
«Тихо, тихо, — подумал Фраффин. — Он крепко сидит на крючке, но не должен слишком сильно бороться со мной — пока не должен».
— Забавную вещь, — ответил Фраффин. — Смотрите, — он указал на экран пантовива, подрегулировал настройки.
Келексель неохотно повернулся, взглянул на экран — там была все та же самая тускло-коричневая комната, то же зарешеченное окно с красно-белыми занавесками, шипящий радиатор, Мэрфи, сидящий в той же позе за дощатым столом со следами сигарет. Это была живая картина, идентичная той, которую они только что просмотрели. За исключением того, что другой туземец сидел позади Мэрфи, спиной к наблюдателям, держа на коленях пюпитр и бумаги.
Как и Мэрфи, новая фигура производила впечатление огромной туши. Очертание щеки, видимое, когда он поворачивал голову, выдавало холерика. Шея сзади выглядела вымытой и выскобленный в парикмахерской.
Разбросанная кипа карт Роршаха лежала на столе перед Мэрфи. Он барабанил пальцем по обратной стороне одной из них.
Разглядывая сцену, Келексель заметил небольшое изменение в Мэрфи. Он был более спокойным. Более расслабленным, более уверенным в себе.
Фраффин прочистил горло, сказал:
— Туземец, который пишет в блокноте, другой знахарь, коллега Турлоу. Он только что закончил проведение того же самого теста. Посмотрите на него внимательно.
— Зачем? — спросил Келексель. Повторение туземных обрядов начинало надоедать.
— Просто посмотрите, — сказал Фраффин.
Мэрфи внезапно поднял карточку, по которой барабанил, взглянул на нее и отложил в сторону.
Вейли повернулся, поднял голову, показывая круглое лицо, две голубые пуговки глаз, крутой выступ носа и тонкий рот. Удовлетворение так и брызгало из него, переливая через край. В этом удовлетворении скрывалась затаенная хитрость.
— Эта карточка, — сказал он с нетерпением в голосе. — Почему вы снова посмотрели на нее?
— Я… ну, просто хотел взглянуть еще разок.
— И как, увидели что-то новое?
— Нет, то, что и обычно, — шкуру животного.
Вейли торжествующе уставился на затылок Мэрфи.
— Шкуру животного? Вроде тех, что вы ловили, когда были мальчиком?
— Я неплохо на них заработал. У меня всегда было чутье на деньги.
Вейли закивал головой, отчего жирные складки на шее над воротничком заколыхались, точно студень.
— Не хотели бы вы взглянуть во второй раз на любую другую карточку?
Мэрфи облизал губы.
— Думаю, нет.
— Интересно, — пробормотал Вейли.
Мэрфи слегка повернулся, заговорил, не глядя на психиатра:
— Док, а не скажете мне кое-что?
— Что?
— Я ведь уже делал этот тест с одним из ваших ребят, с Турлоу. Что он показал?
В лице Вейли промелькнуло что-то жестокое и сверлящее.
— А разве Турлоу вам не сказал?
— Нет. Я считаю, что вы более подходящий парень, что вы будете откровенны со мной.
Вейли взглянул на бумаги на коленях, рассеянно поводил карандашом. Потом начал заполнять бланк.
— У Турлоу нет медицинской степени.
— Да, но что тест показал обо мне?
Вейли закончил писать, откинулся на спинку стула и перечитал написанное.
