Ивабог, упершись в трон тремя руками, подалась вперед, распарывая собственную плоть о копье: дюйм за дюймом, все ближе и ближе к ящику. Последний рывок; от боли с ее губ сорвался тихий вскрик.
– Берегись! – заорал Трой. Он спрыгнул с Чета, двигаясь на удивление быстро для такого крупного человека – и все же недостаточно быстро.
Пальцы Ивабог сомкнулись на большом фиале. Она швырнула его об пол перед Троем. Фиал взорвался, обдав брызгами Троя и еще двоих стражников. Жидкость немедленно занялась ярким желтым пламенем. Стражники, завывая, пытались прибить огонь ладонями, но пламя только перекинулось им на руки.
Чету обрызгало ногу – он чувствовал, как жидкое пламя впивается ему в плоть. Карлосу плеснуло на лицо и грудь. Тот заорал; нож выпал у него из рук, зазвенел, ударившись об пол: Карлос пытался смахнуть с себя липкий огонь.
Чет нырнул за ножом, схватил его, перекатился, поднявшись на ноги, и бросился на Карлоса.
Карлос сунул руку за пазуху и вытащил пистолет. Грохнул выстрел, и пуля ударила Чету в бок, так, что его развернуло и чуть не опрокинуло на пол. И все же своей цели он достиг – врезавшись в Карлоса, он ударил его ножом прежде, чем тот успел выстрелить вновь. Чет попал Карлосу в плечо, начисто отрубив ему руку. Тот истошно взвыл.
Один из стражников бросился на Чета, размахивая коротким тяжелым мечом. Чет подставил под удар нож; лезвие прошло сквозь сталь и попало нападавшему прямо в грудь, разрезав его чуть ли не пополам. Стражник, не переставая кричать, осел на пол.
Трой и еще несколько «зеленых» теперь были полностью объяты пламенем; они метались по комнате, врезаясь в мебель и в стены, поджигая все, чего касались. Краем глаза Чет углядел Карлоса – тот, спасаясь из пылающей комнаты, выскочил в коридор.
– Чет! – закричала Ана. Она все еще была привязана к столбу; вокруг плясали языки пламени. Чет бросился к ней, разрезал ножом веревки и рывком поднял ее на ноги. Они побежали было к двери, но Чет остановился – он хотел найти мешочек и медные монеты, но ему удалось нащупать только ножны. Подхватив их с пола, он зацепил взглядом Ивабог – ее трон был охвачен огнем, и пламя подкрадывалось все ближе к ней самой. Но богиня просто обмякла на копье, даже не пытаясь спастись.
– Да что ты делаешь, Чет? – проорала Ана.
Чет бросился обратно, в самую гущу дыма и, лавируя между языков пламени, добрался до трона. Сунув нож за пояс, он вцепился в копье и выдернул одним рывком. Ивабог, застонав, повалилась вперед. Чет подхватил ее и попытался стянуть с трона, но она вцепилась в него всеми оставшимися руками.
– Нет, – всхлипнула она, глядя вверх. – Нет. Я не могу бросить мужей.
Жара и дым тем временем стали нестерпимыми.
– Отпусти! – заорал Чет и, дернув как следует, оторвал паучиху от трона и потащил, спотыкаясь в дыму, в направлении, где, как он надеялся, находился выход.
И услышал, как Ана, срывая голос, зовет его по имени; вот кто-то схватил его за руку, потянул за собой – вон из комнаты по длинному коридору. Они вывалились на террасу и попадали на пол. Чет, кашляя, тер обожженные дымом глаза. Он успел выхватить нож и держал его наготове, но ни Карлоса, ни других стражников нигде было не видать – только валялось на полу изувеченное тело карлика.
– О чем ты только думал? – заорала на него Ана.
Платье и волосы Ивабог все еще горели. Чет схватил один из валявшихся повсюду промокших гобеленов и набросил на богиню, прибив пламя.
Ана смотрела на него так, будто он выжил из ума.
Чет сдернул с Ивабог мокрую ткань. Она лежала, дрожа, свернувшись комочком, будто умирающее насекомое.
– Она знает, где Гэвин.
Глава 22
Гэвин повернулся спиной к телам, к кровавым лужам, лицом к реке. Поддел носком сапога тяжелый камень и подтолкнул к обрыву. Камень сорвался с края скалы и полетел вниз, в реку, лениво катившую свои волны в двухстах футах внизу. Громкий всплеск эхом прокатился по ущелью. Будто кто-то позвал его по имени. Его тонких, сухих губ коснулась улыбка.
Перед глазами опять встало лицо того парнишки. Он никак не мог выкинуть его из головы – особенно эти бледные серые глаза. Они были так похожи на глаза его детей. Он выудил из кармана пальто маленькую бутылочку, вытащил пробку и, морщась от горечи, отпил. Содержимое бутылочки имело своим источником плескавшиеся внизу воды Леты, но это было не то жалкое, разбодяженное зелье, которое подавали в придорожных рыдальнях, а крепкая, угольно-черная, густая как сироп жижа, которую варили в своих чанах монахи ордена Поверженной Веры. Предполагалось, что эта штука способна заставить тебя забыть обо всем – на время. Хорошее, плохое, все. Давненько он уже не прикладывался к бутылке, но это видение… Этот рыжий парнишка…
– Черт, – сказал он себе под нос, вновь поднес бутылку к губам и сделал долгий-долгий глоток, чувствуя, как немеет язык, и не заботясь уже о возможных последствиях. Хлебнешь слишком много – и забудешь уже навсегда. Забудешь, как тебя зовут, забудешь, как застегивать ширинку, станешь одним из тех безмозглых мертвяков, что шатаются без цели по улицам, пока, наконец, кто-то не разрежет их на кусочки и не съест со всеми потрохами.
Онемение распространилось, охватило всю голову целиком. Высящиеся вокруг скалы начали расплываться перед глазами, но воспоминания все не отпускали. Они не отпускали никогда. «Сколько же времени прошло, – подумал он. – Сорок лет? Пятьдесят? Так почему же такое ощущение, будто это было только вчера?» Он поднял бутылочку к глазам и принялся играть в гляделки с черепом, скалившимся с этикетки.
– Сколько лет должно пройти, чтобы человек забыл, как убивал собственных детей? Сколько времени пройдет прежде, чем он перестанет слышать их предсмертные крики?
Он сделал еще глоток, осушив бутылку до дна, а потом размахнулся и бросил ее в реку, наблюдая, как она, кувыркаясь, летит вниз, в темные воды.
– Один шаг, – сказал он. – Это займет один шаг.
Он сделал шаг, другой, и вот носки его сапог нависают над обрывом. «Давай, – прошептал Гэвин. – Еще один шаг».
– Эй, Гэвин, – крикнул ему Ансель. – Эта скала держится на соплях, чувак. Обвалится в реку, и ты вместе с ней.
«Вот жалость-то будет», – подумал Гэвин. У него кружилась голова. Он качнулся на пятках, услышал, как под ним трещит камень.
– Гэвин, ты меня слышишь?
Звон оружия. Топот тяжелых сапог вверх по дороге к обрыву, перекличка мужских голосов, ухарские выкрики. Звуки, которые издают мужчины, которые только что сражались и победили – несмотря ни на что.
– Эй, Гэвин, – крикнул ему Ансель. – Погляди-ка сюда. Это тебе понравится.
Гэвин повернулся. Вверх по склону верхом на грязной белой лошади ехал человек. Это был полковник Тернер Эшби. Он сидел, покачиваясь в седле, сунув руку за отворот конфедератского кавалерийского мундира – того самого, в котором он пришел сюда, вниз. Длинная черная борода – борода горца – обрамляла его скептическое, но располагающее лицо. Следом за ним ехала повозка – не просто повозка, а одна из колесниц Хоркоса, вся отделанная золотом. К скамье был торчком привязан не кто иной, как сам Господин Хоркос; ноги у него были обрублены по колено, руки – по локоть, один глаз вырван, вместо рта – зияющая кровавая дыра.
