Недавно получил письмо от женщины, долгие годы работающей медсестрой в отделении экстренной медицинской помощи.
«Со временем – писала она, – у меня появилось стойкое чувство, что я должна что-то сделать, чтобы облегчить их страдания. Здравый смысл и опыт, конечно, говорили мне, что я не несу ответственности за их боль. Тем не менее за двадцать пять лет в меня как-то просочилась идея, что если их боль находится в сфере моей осознанности, то я каким-то образом ответственна за результат, будь это облегчение, ухудшение состояния, замешательство или даже смерть».
«Если боль пациента усиливается, или он или она умирает, – продолжала она, – я виню себя. Я не сделала всё, что могла, или недостаточно старалась. Иными словами, то, что с ними случилось, – на моей совести.
Благодаря учениям о тонком теле я научилась вести с ним диалог и привносить ясность в механизм отождествления личности: разговаривать с частями своего тонкого тела, в которых „засели“ программы ответственности, если так можно выразиться. Я стала осознавать, что они – не я, или, по крайней мере, не вся я целиком; что программы являются отложениями – или так называемым „осадком“ – памяти, которые необходимо признать, прочувствовать, приласкать и отпустить в огромный поток добросердечной заботы.
Безусловно, вы рассказывали нам о многих технических деталях касательно тонкого тела, но больше всего меня поразила короткая фраза, которую вы использовали как пример правильного обращения с эмоциями: „Дорогие, нам нужно поговорить“.
Она напомнила мне о том, как я и мой муж разрешаем спорные ситуации между собой и детьми. Настолько человечно. Так просто. Мне и в голову не приходило, что я могу обходиться с собственными эмоциями так же, как я поступаю со своей семьёй. Я кое-что поняла. Мой муж – не я. Мои дети – тоже не я сама. Таким же образом и эмоции не являются мной. Вместо того, чтобы возмущённо и яростно противостоять им, можно просто начать беседу.
„Дорогие, нам нужно поговорить“».
Диалог
Сколько раз мы слышали эту начальную фразу? И как редко применяли её в качестве средства для обращения к собственным переживаниям?
Для того чтобы отлепить себя, отделаться от тех самых отложений, что становятся пищей для нашего воображени «я», необходимо быть внимательными, всё время подмечая склонность отождествлять себя с собственными чувствами, и осознать, что они – всего-навсего аспект переживаемого опыта, а не всё существование целиком. Это базовая практика полноты внимания в отношении чувств, или осознавания чувств. Это метод, с помощью которого мы приободряем тонкое тело и предупреждаем, чтобы оно не поддавалось привычке отождествляться с эмоциями.
Попробуйте попрактиковаться в следующий раз, когда на вас нахлынут сильные эмоции. Скажите себе, что эмоции, которые вы испытываете, – это не всё «я», а только часть вашего опыта, скажите по-доброму, ободряюще, не виня свои чувства и скрывающиеся за их фасадом программы, а даря им пространство для существования в области своего внимания, где бы они могли успокоиться.
Можете начать с разговора со своими каналами ца.
После того «ухабистого» полёта в Муктинатх я много путешествовал по миру. Каждый раз я покрывался испариной, меня охватывал тот же страх и то же желание сжать кулаки, хотя я уже летал на больших и мощных самолётах и ни разу не попадал в такую турбулентность, которую мы ощутили, летя над горными перевалами Непала. За три года я испробовал всё, что мог: молился, медитировал, глядел в иллюминатор, читал – ничто не помогало справиться с укоренившимся тогда страхом.
В итоге меня осенило, что я могу просто поговорить со своими ца, а именно признать чувство чувством, принять его как часть собственного опыта, но не как целое «я». В тот самый момент признания существования чувства я начинал очень мягко с ним беседовать, на самом деле говоря: «Привет! Я знаю, почему ты тут. Оставайся, сколько хочешь, я только хочу заметить, если ты не против, что обстоятельства совершенно изменились. Сиди тут сколь угодно долго, но знай, что тебе нет никакой надобности оставаться, если ты не хочешь».
Конечно, программы, запечатлённые в каналах ца, могут активироваться в том случае, если зашкаливает лунг, поэтому мы также должны научиться работать с лунгом.
Для начала важно понять, что при сильном, возбуждённом лунге мы чувствуем не сам лунг, а его давление на ца, которое проявляется иногда в виде эмоций, а иногда – физических ощущений. Определяя, где и как он давит, мы получаем указание на то место, где лунг напряжён и заблокирован. Поэтому сначала закроем глаза и на пару минут направим своё внимание на ту часть тела, где сильнее всего ощущаем дискомфорт и напряжение.
Болит шея?
Напряжены плечи?
Колотится сердце?
Покрываетесь по́том?
Голова тяжёлая?
На данном этапе попробуйте, если можете, сдержать своё стремление быть строгим «наездником». Один любитель верховой езды недавно написал мне: «Я часто думаю о тех чувствах и мыслях, которые передаю своей лошади во время езды, и о том, что она улавливает их все без исключения и незамедлительно реагирует. Я могу точно сказать, что, когда она начинает нервничать, ей действительно нужно, чтобы я сохранял спокойствие, управляя ею, вселяя в неё уверенность».
Где и как возникает эта способность транслировать спокойствие и уверенность?
Искра.
Одна женщина, страдающая от ревматоидного артрита, описала это следующим образом: «Я всматриваюсь в самую суть всего, что чувствую, и понимаю, что испытываемые ощущения – это не я, не вся я. Да, я ощущаю боль, но помимо боли я чувствую любовь к своему мужу, детям и внукам. Это помогает. Какую бы боль я ни испытывала, это лишь часть более обширного жизненного опыта. Боль – только часть опыта. Любовь намного её превосходит. Я хочу проводить время с мужем, детьми и внуками. Я наслаждаюсь их компанией. Конечно, они сознают, что у меня болят суставы и мышцы, и кое в чём помогают по хозяйству. Но они прекрасно знают, что я не собираюсь полностью отказываться от своей роли, и уважают мою позицию. А я ценю их понимание. Нечто совершенно новое родилось из этого понимания. Я была простодушной, преданной матерью, полностью посвятившей себя близким. А теперь каждый из них принимает участие в семейной жизни.
Я готова расплакаться, когда один из внуков спрашивает: „Бабуль, можно я уберу со стола? “ или „Можно я протру посуду?“.
Такое чувство сплочённости, участливости не было характерно для нашей семьи. А сейчас оно стало нормальным явлением.
Как только началась эта трансформация, я стала всё меньше и меньше чувствовать боль. Мои кости уже не болят так, как прежде.
Может, я эгоистка, что не рассказываю домочадцам, насколько улучшилось моё состояние. Я так счастлива видеть, как они собираются вместе, чтобы – как бы правильнее выразиться – обнаружить собственное сердце, наладить контакт друг с другом. У меня такое ощущение, что как мать и бабушка я всё-таки чего-то достигла. Может, эти чувства останутся в кругу семьи. Но разве не приятно думать, что мои дети и внуки будут делиться этой добротой с другими людьми по всему миру?
