Тогда я пошел к министру культуры Екатерине Фурцевой. Женщина она была своеобразная, очень эмоциональная. И я понимал, что если начну говорить абстрактно, то нужного результата не добьюсь. Я сказал: «Екатерина Алексеевна, я вас очень прошу – послушайте одну песню». Она не знала, что происходило вокруг этой песни, не знала о реакции на нее ПУР и т. д.
Я поставил на стол магнитофон и проиграл нашу с Марком Бернесом запись. На глазах у Фурцевой выступили слезы, она обняла меня и сказала, что это изумительная песня. Тогда я ей рассказал историю с ПУР. Надо отдать ей должное: конечно, Фурцева могла испугаться схватки с таким могущественным противником, как ПУР. Она тогда была уже в опале, ее выводили из Политбюро, она даже резала себе вены, насколько мне стало известно. Но все-таки она была сильной женщиной. При мне она сняла трубку и позвонила председателю радиокомитета. Ей ответили, что поскольку ПУР против, с песней ничего не могут сделать. Тогда Фурцева сказала, что берет это под свою полную ответственность. Председатель спросил: «Вы можете дать нам письменное распоряжение?». Фурцева немедленно написала записку. Кто-то поехал на радио – и песня прозвучала на следующий день. Потом она обошла весь мир. Парадоксально, но ее с огромным успехом исполнял хор Советской армии под управлением Александрова. Между прочим, молодой тогда Муслим Магомаев ее исполнил, и с этого началось его восхождение.
– И ваше, в немалой степени.
– Нет, у меня все было по другому. Первое мое восхождение началось, когда мои стихи стали переписывать от руки в тетрадки. А началось все со стихотворения «Со мною вот что происходит». Это как бы простое лирическое стихотворение, посвященное Белле Ахмадулиной. Ей тогда было восемнадцать лет, мне было двадцать три, если не ошибаюсь. Я не придавал этому стихотворению большого значения, но стихотворение до сих пор живет, на него написано несколько мелодий, оно живет, переходя из одного поколения в другое.
– Раз мы вспомнили это стихотворение… Евтушенко, Белла Ахмадулина и Андрей Вознесенский – в конце пятидесятых – начале шестидесятых ваши имена олицетворяли собой «молодую поэзию» хрущевской оттепели. Как складываются ваши взаимоотношения сегодня? С Вознесенским у вас, кажется, не все гладко.
– Это у него с самим собой и со мной, а не у меня с ним. Я только что закончил программу о его поэзии. Он и Белла Ахмадулина – замечательные поэты, они создали то, что редко кому удается: у них есть свой стиль. И пока существует русская поэзия, они всегда будут включены во все антологии. Это большие поэты. Но в личной жизни происходит то, что я уже как-то сказал в таких строчках: «Уходят друзья, кореша, однолетки, / Как будто с площадки молодняка / Нас кто-то разводит в отдельные клетки / От некогда общего молока. / Напрасно скулю по друзьям, как звереныш, – / Друзей не воротишь…»
Если говорить о Вознесенском… Я не знаю, что его толкнуло, когда он давал интервью пару лет назад Андрею Караулову. На вопрос о моем месте в поэзии Вознесенский пожал плечами, какая-то странная ухмылка скользнула по его лицу, и он сказал: «Ну, он же теперь живет в Америке». Что значит я живу в Америке? Я живу и в России, а в Америке преподаю русскую поэзию, русское кино. И я счастлив, что мои американские студенты – это совсем другие американцы. Американец, который любит Анну Ахматову, Марину Цветаеву, Бориса Пастернака. Приезжая в Россию, он будет видеть ее совсем другими глазами. У него никогда уже не появится колониалистского подхода к нашей стране. Я счастлив, что мои американские ученики сейчас работают с Россией.
– В каком вы преподаете университете?
– Я преподаю в двух университетах, что довольно редкий случай для Америки. Я преподаю в Оклахоме и в Нью-Йорке, в Квинс-колледже. По просьбе студентов я читаю лекцию «Евтушенко о самом себе», которая записывается местным телевидением на кассету. Я надеюсь ее отредактировать, чтобы самые разные люди ее смотрели. Кстати, в Москве у меня огромное шоу «Поэт в России больше, чем поэт» – каждую субботу, 26 минут. Это шоу смотрят больше 10 миллионов человек. Так что какой разговор о том, что я живу в Америке! У меня сейчас выходит полное собрание сочинений в восьми томах. То есть, когда мой коллега ответил таким образом, он нарушил просто профессиональную этику. Я понимаю, если бы этот человек никогда не был в Америке и мне бы завидовал, но Вознесенский бывал в Америке не меньше, чем я. И не меньше, чем я, преподавал в американских университетах.
– Как вы считаете, в чем здесь дело?
– Это нужно у него спросить. Когда я ответил на его выпад довольно вежливо через газету, он продолжил вести свою линию. Сейчас вышла его книжка, в которой он пишет, что когда я, во время своих «редких» приездов, бываю в России, я поливаю грязью его, Ахмадулину и Аксенова. Я не знаю, откуда у него такая паранойя. Я этим совершенно не занимаюсь. И никого из них никогда не обидел ни одним словом. Все это очень огорчительно, и я убежден: это происходит оттого, что какие-то люди пытаются нас поссорить, разбить поколение.
Кстати, тот же Караулов задал вопрос в одной из передач Булату Окуджаве: «Как вы относитесь к тому, что Евтушенко преподает в Америке?». Окуджава подошел к полке, снял мою антологию «Строфы века» в тысячу листов, над созданием которой я работал 23 года, и сказал: «Вот что делает Евтушенко в Америке. И мы должны быть ему благодарны. А то, что он там преподает – я ему завидую: хорошо, если знаешь английский язык. Знал бы я английский, тоже уехал бы преподавать».
– У меня вопрос к вам как к режиссеру. Как поживает ваш фильм «Детский сад»? Спрашивают ли его в видеотеках?
– Американцы все время обновляют кассету с субтитрами и перевыпускают этот фильм. «Детский сад» – перегруженный фильм. Но там есть очень сильные куски и Феллини мне как-то сказал, что фрагмент, когда во сне героя-мальчика солдаты маршируют возле Мавзолея с аквариумами в руках, войдет навсегда в антологии мирового кинематографа. Мой второй фильм «Похороны Сталина» лучше, чем «Детский сад». Он лучше отредактирован, монтаж лучше, кроме того, удались массовые сцены. Я кино не хочу бросать. У меня уже лежат три сценария, которые только ждут денег на постановку.
– Что вы можете сказать о современном российском кинематографе?
– Мне понравился «Кавказский пленник». Очень хорошая картина. И нужная картина: то, что война в Чечне остановилась – в этом заслуга в какой-то степени и режиссера Бодрова, потому что, как мне рассказывали, когда Ельцину показали этот фильм, он принял решение остановить военные действия. Ему бы и так пришлось это сделать, но все-таки картина подействовала. Бодрову удалось создать картину, которую с одинаковым чувством смотрели и чеченцы, и русские.
Очень люблю Никиту Михалкова. Он физиологически талантливый человек и замечательный актер. «Утомленные солнцем» мне нравится. Не нравится только конец, когда герой в ванной режет себе вены. Это очень «от Тарантино» и было ненужно. И еще я считаю, подбор главной героини был неудачен.
Если говорить о последних картинах, то мне ряд фильмов не понравился. Не очень понравился «Вор» – мне не нравятся фильмы, где нет второго плана. Мне кажется, что сейчас в современном кинематографе много «чернухи», кинематография стала жестковатой, мало человеческой теплоты. Но ведь в России очень много талантливых людей. В Америке есть много талантливых артистов, но такого количества талантливых режиссеров, которое есть у нас, в Америке нет. Возьмем того же Хотиненко, Мамина, Прошкина (его картина «Холодное лето пятьдесят третьего» просто феноменальна). У нас в России недооценили одного фильма – «Плач Казановы» с Инной Чуриковой, поставленный Галиным по собственному сценарию. В нем продюсер-итальянец сыграл главную роль – и замечательно сыграл. Это дивный фильм.
