— Пока нет, — честно признались «орлы».
— Ну, к примеру, есть старые иконы, на которые много молились, их называют «намоленные». Эти иконы способны творить чудеса. А есть старые куклы, которыми много играли. Их можно назвать «наигранные», потому что они впитали в себя любовь и положительную энергетику тех девочек, которые с ними играли. Так вот, мне кажется, что именно благодаря этой энергетике дочка Уголькова и выздоровела. А если десяток наигранных кукол справились с тяжелой болезнью, то сотни наигранных кукол, похороненные на кукольном кладбище, могут — что?..
— Что? — переспросили капитан с девочками.
— Того, кто находится под этим кладбищем.
Честно сказать, обе Юльки и Жора никак не думали.
Глава XXVII
КОНТРОЛЬНОЕ ЗАХОРОНЕНИЕ
— Абсолютное оружие? — вопросительно повторили все.
— Так точно. Под кладбищем кукол похоронен некто, кто, вернувшись к жизни, может уничтожить нашу Вселенную.
Кипятков, как обычно, закипятился:
— Надо его поскорей выкопать, пока он не ожил!
— Не кипятись, Жора, — подкрутил майор усы. — Во-первых, это только моя версия. Ее еще нужно проверить.
— Да чего тут проверять-то?! — продолжал кипятиться Кипятков. — Выкапывать надо! Дорога каждая минута!
— Спокойно, капитан. Для начала мы совершим контрольное захоронение.
— А что значит — контрольное? — спросила Чижикова.
— Проведем следственный эксперимент: похороним кого-нибудь на кладбище кукол и посмотрим, оживет он или нет.
— А кого похороним, Петр Трофимыч? — спросила Рыжикова.
— Меня, — ответил Гвоздь.
Все засмеялись.
А Кипятков сказал:
— Для этого вам надо умереть, товарищ майор.
— Верно, Жора, — без тени юмора ответил Гвоздь. — Я и умру.
Тут все поняли, что майор не шутит.
— Да вы что, Петр Трофимыч?! — загалдели девчонки. — А если ваша версия не подтвердится, и вы не оживете?!
— Так точно! — согласился с девчонками Кипятков. — Давайте лучше на кроликах следственный эксперимент проведем.
— Ни в коем случае! — отверг это предложение Гвоздь. — Ты же знаешь, Жора, я председатель петербургского отделения «Общества защиты животных»! И никогда не буду рисковать кроликами.
— Кроликами, значит, не будете, а собой будете?! — наперебой кричали девчонки и капитан.
— Тихо, тихо, — замахал на них руками майор. — Вы меня не поняли. Я ничем не рискую. Я же йог.
— Кто вы?
— Йог, — повторил Гвоздь. — И могу остановить себе сердце на пять дней. А потом снова его запустить.
— Ух ты! — привычно восхитился капитан.
— Правда, что ли? — не поверили девчонки.
— Правда, правда, — ответил майор и начал развивать свою идею: — Я останавливаю сердце, вы меня хороните и ждете, когда я оживу. И если я оживаю раньше, чем через пять суток, значит, моя версия верна — наигранные куклы способны оживлять.
И вот день подошел к вечеру.
На кладбище кукол было тихо. Майор Гвоздь лежал в открытом гробу, покуривая сигаретку. Рядом стояли Чижикова, Рыжикова и капитан Кипятков. И хотя это было всего лишь контрольное захоронение, девчонки хлюпали носами. Да и капитан иной раз им подхлюпывал.
— Ну что, орлы, приуныли? — ободряюще сказал из гроба Гвоздь. — Приказываю всем улыбнуться.
Все кисло улыбнулись.
Майор докурил сигарету и ловким щелчком послал окурок за кладбищенскую ограду.
— Давайте прощаться, орлы.
— Разрешите речь сказать, товарищ майор, — попросил Кипятков.
— Ну скажи, Жора.
— Товарищи! — похоронным тоном заговорил капитан. — Сегодня мы провожаем в последний путь майора Петра Трофимыча Гвоздя. Всю свою сознательную жизнь майор Гвоздь не покладая рук боролся с нечистой силой, отдавая этой борьбе всего себя без остатка. И вот пламенное сердце Петра Трофимыча сейчас перестанет биться… — В голосе капитана прорезались торжественные нотки: — Но не перестанут биться соратники майора Гвоздя. Они подхватят знамя борьбы, выпавшее из рук товарища майора, и понесут его дальше… — Кипятков, прервавшись, взглянул на лежащее в гробу начальство. — Ну как вам речь, товарищ майор?
— Во! — показал Гвоздь большой палец.
Капитан просиял.
— Разрешите продолжать?
— Достаточно, Жора. Лучше приготовь молоток и гвозди. Заколотишь гроб, как только я остановлю себе сердце.
— Ой, а может не стоит гроб заколачивать, Петр Трофимыч, — начали упрашивать майора девчонки. — Давайте мы вас просто крышечкой накроем.
— Отставить, девчата. Все должно быть как положено. Уразумели?
— Уразуме-е-ли, — печально протянули Чижикова с Рыжиковой.
— Попрошу соблюдать полную тишину, — деловито произнес Гвоздь. — Начинаю остановку сердца. — И он монотонно забубнил: — Мое сердце остана-а-вливается… остана-а-авливается… остана-а-а-а… — Голос замер на полуслове.
Кипятков приложил ухо к груди майора. Послушал.
— Не стучит… — объявил он и, сняв фуражку, перекрестился. — Царствие ему небесное.
Девчонки тоже закрестились.
Гроб заколотили, опустили с могилу и засыпали землей. А сверху положили надгробную плиту, на которой была высечена эпитафия, почти как у полководца Суворова [10]:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ ГВОЗДЬ.
Постояли немного и пошли ужинать.
Ночь прошла. Наступило утро.
Ни свет ни заря обе Юльки и Кипятков поспешили на кладбище проверить — не ожил ли майор?.. Утренний туман обволакивал могилы.
Солнце вставало.
А майор Гвоздь сидел на своей надгробной плите, покуривая сигаретку.
— Петр Трофимыч, — кинулись обнимать его девчонки. — Вы ожили!
— Так точно!
— Товарищ майор, а как же вам удалось из могилы выбраться? — недоумевал Кипятков. — Гроб ведь был заколочен, да и зарыт к тому же.
Гвоздь посмеивался:
— Я, Жора, в молодости в цирке выступал и по сто раз проделывал подобные корючки.
— Что-что проделывали?
— Корючки. Так в цирке называются небольшие номера. Я ложился в металлический ящик, его засовывали во второй металлический ящик, второй — в третий, третий — в четвертый… И так до десяти ящиков. Все они были заперты. А я через пять минут — ап! — и на свободе. Зрители просто рыдали от восторга.
