— Вот видишь, я тебя вылечил! — победоносно воскликнул Вильям. — Я знал, что могу быть очень хорошим… Черт! Хотел бы я вспомнить это слово. Я спрошу дома, и завтра мы начнем. Мы будем брать три пенса с каждого.
— Так много не будут платить.
— Заплатят, — сказал Вильям. — Бьюсь об заклад, что тот человек с Харли Стрит берет больше. Если у нас будет достаточно пациентов, мы сможем купить вертолет.
Вертолет появился вчера в витрине деревенского магазина.
— Классный вертолет, правда? Закручиваешь эту маленькую ручку, нажимаешь на пружинку, и он взлетает точно вверх, совсем как настоящий.
— Он стоит пять шиллингов, — сказал Джинджер. — Это сколько же нам надо пациентов, чтобы набрать пять шиллингов!
— Сколько?
Минут пять они жарко спорили, производя расчеты.
— Двадцать… — сказал Вильям. На какое-то время он задумался, но потом вновь обрел присущий ему оптимизм. — Черт! Должны же найтись двадцать человек с душевным расстройством. Не так уж это и много — двадцать. Я разузнаю название, и завтра утром мы повесим объявление.
Наутро Вильям принес объявление.
— Я спросил маму, как называется эта профессия, и сразу записал, — сказал Вильям. — Смотри, какое хорошее объявление. К нам набежит много народу.
Он достал из кармана кнопки, снял ботинок и каблуком, как молотком, вдавил их в дверь сарая. Объявление гласило:
Вильям Браун
Псехеатыр
лечет душевные болезни
три пенса с каждова
— Вот! — гордо сказал он. — Бьюсь об заклад, не хуже, чем на Харли Стрит. Я сяду на ящик. Я буду врачом, а ты регистратором. Как у зубного. Посмотри, не идет ли кто.
Джинджер подошел к двери и выглянул наружу.
— Кто-то через луг срезает путь к станции, — сказал он.
Вильям тоже выглянул в дверь. По лугу шел невысокий щуплый человек с тревожно нахмуренным лицом.
— Пойдем в сарай, — сказал Вильям. — Уж точно, на Харли Стрит не стоят в дверях, выглядывая пациентов.
Они скрылись в сарае.
— Проходит мимо, — сказал Джинджер.
Человек почти миновал сарай, но, заметив объявление, остановился. Он прочитал его, прошел еще несколько ярдов, поколебался, потом вернулся и вошел в сарай.
— Кто из вас психиатр? — спросил он.
— Я, — сказал Вильям. — Я лечу душевные расстройства. У вас они есть?
— Да, — сказал человек. — Как ты излечиваешь от них?
— Вы ложитесь и рассказываете, а я слушаю, — сказал Вильям. — Вон там сухое место. По крайней мере, вчера там было сухо, но сегодня ночью прошел небольшой дождь.
— Ты не возражаешь, если я сяду? — сказал человек, усаживаясь на ящик. — Я мистер Пислейк.
— О… — сказал Вильям. — Ну, а я Вильям, а это Джинджер. Я не взял с собой тетрадку, потому что все равно не умею писать так быстро, как говорят. Да я и не вижу толку в тетрадке.
Лицо мистера Пислейка сморщилось в напряженной улыбке и стало еще более измученным, чем когда он хмурился.
— Конечно, это крайняя нелепость, что я нахожусь здесь, но сегодня утром я получил письмо, которое чуть не свело меня с ума. У меня нет близких друзей, которым бы я мог рассказать о нем, поэтому когда я увидел ваше объявление, то подумал, что, если я расскажу кому-нибудь, мне, может быть, станет легче.
— Хорошо, — сказал Вильям. — Продолжайте. Говорите. От кого это письмо?
— От Аманды. Моей невесты, — сказал мистер Пислейк, устремив перед собой мрачный взор. — По крайней мере, она была моей невестой, но этим письмом, которое я получил, она разрывает нашу помолвку. Она приедет сегодня вечером, чтобы вернуть мои подарки. Она должна приехать сама на машине, потому что один из подарков — это центрифуга для отжима белья, которую невозможно послать по почте. Я думал, ей будет приятен такой подарок, но она сказала, что он свидетельствует о недостатке воображения. Я знал, конечно, что ей не все во мне нравится. Она говорит, во мне не хватает жизни. Но письмо… оно совершенно потрясло меня. Несомненно, я недостоин ее. Она такая активная, энергичная. И я просто не могу без нее жить.
— А я считаю, вам здорово повезет, если вы избавитесь от нее, — сказал Вильям. — Все они любят командовать. Даже если сперва они кажутся ничего, то потом начинают командовать все больше и больше. Я знал одну девчонку, которая…
— Разве не я должен рассказывать? — вставил мистер Пислейк со своей страдальческой улыбкой.
— Ладно, продолжайте, — сказал Вильям, неохотно расставаясь с начатой темой. — Продолжайте. Говорите.
— Да собственно, больше нечего рассказывать, — сказал мистер Пислейк. — Вся моя жизнь разбита. Аманда не из тех, кто действует не подумав. Она взвесила все за и против и нашла меня никчемным. Но я просто не могу без нее жить.
— Вы это уже говорили, — заметил Вильям.
— И вероятно, буду это повторять, — скорбно сказал мистер Пислейк. — Знаю, я ее недостоин, но я был готов потратить всю оставшуюся жизнь, чтобы стать достойным Аманды.
Вильяму это стало надоедать.
— Вы уже наговорили на три пенса, — сказал он.
— Осталось еще кое-что рассказать, — тяжело вздохнул мистер Пислейк.
— Ваше душевное расстройство прошло? — спросил Вильям.
— Нет, — мистер Пислейк поднялся с ящика, — только начинается. Моя жизнь разбита. Мое существование теперь бессмысленно. — Он приложил ладонь ко лбу. — У меня голова раскалывается из-за этого письма.
— Если вы начнете рассказывать про головную боль, это будет стоить еще три пенса, — предупредил его Вильям.
— Ну, тогда… — мистер Пислейк опять вздохнул, вынул из кармана три пенса и отдал их Вильяму. — Спасибо, что ты уделил мне столько времени. По крайней мере, я убил хотя бы несколько минут из того бессмысленного существования, которое мне теперь предстоит влачить.
И он опять глубоко вздохнул и пошел прочь.
— Тронутый! — сказал Вильям. — Так ему и надо. И поделом ему будет, если она к нему вернется.
— Еще кто-то идет, — сказал Джинджер.
Мистер Саммерс, известный психиатр, медленно спускался с холма. Хотя он и был известный психиатр, ему самому теперь не помешала бы психиатрическая помощь. Он пытался лечить себя сам, но безуспешно, а присущие ему гордость и упрямство не позволяли обратиться к другому психиатру. Как и мистер Пислейк, он почти миновал вход в сарай, прежде чем заметил объявление. Как и мистер Пислейк, он остановился, поколебался, но потом вошел в сарай.
— Вы на прием? — спросил его Вильям.
— Да, пожалуйста, — ответил мистер Саммерс.
Он был среднего роста, дородный, круглолицый, с густыми темными волосами.
