В аэропорт Сергей повез их вместе с Оксаной на своей машине, и всю дорогу Наташка что-то весело щебетала, переводила родителям реплики Рене, не знавшего ни слова по-русски. Сергей тоже пытался шутить, и даже Оксана старалась улыбаться, но слезы текли у нее сами собой, и он подумал, как давно не видел бывшую жену незаплаканной.
На обратном пути они впервые за много лет остались вдвоем и, поняв, что разучились друг с другом разговаривать, лишь изредка обменивались отдельными фразами, касающимися в основном Наташкиного будущего, которое казалось им неясным и потому пугающим. Время от времени косясь на Оксану, Сергей думал, что после отъезда дочери она, так и не вышедшая замуж после развода с ним, осталась совершенно одна и что ее одиночество совсем не похоже на его. Хотя прошло уже восемь месяцев после разрыва с Кристиной, он мог легко избавиться от одиночества хотя бы на время в каком-нибудь баре или пригласив к себе очередную невзыскательную подружку, а что было делать ей? Да и Наташка все-таки значила в ее жизни несколько больше, чем в жизни Сергея, который и до отъезда-то виделся с ней от случая к случаю. И хотя ощущение того, что дочь живет где-то рядом, в том же городе, согревало, к ее решению жить в другой стране он отнесся довольно спокойно. Видимо, после всего, что произошло с ним в последние месяцы, у него уже не оставалось сил переживать и волноваться из-за чего бы то ни было.
Он не переставал думать о Кристине и надеяться на ее возвращение, но чтобы эти мысли не были столь тягостными и не возникло желание завернуть в какой-нибудь «Парадиз», снова стал с утра до позднего вечера пропадать в редакции, а после работы, не давая себе расслабляться больше часа, принимался за рукопись.
Телефонный звонок раздался в полвторого ночи и застал его сидящим за компьютером.
Продолжая одной рукой стучать по клавиатуре, другой он машинально взял мобильник, не глядя, поднес к уху и услышал голос, от которого по всему телу пробежал электрический разряд:
– Гордеев, ты дома?
– Дома, – едва сдерживая дрожь, ответил он.
– Я еду к тебе! – весело сказала Кристина.
– Зачем? – стиснув зубы, произнес Сергей.
– Я соскучилась. Свари кофе.
– Не приезжай. Ты даже не знаешь, где я живу.
– Ты что, поменял квартиру? – В голосе Кристины послышался неподдельный интерес. – Круто! Говори адрес.
– Не приезжай.
– Говори быстрее, пока я не уехала в другую сторону, – не слыша его, нетерпеливо продолжала она.
– Пожалуйста, не надо…
– Гордеев! – почти крикнула Кристина.
– Московская, 12, 42, – выдохнул Сергей.
Она по-хозяйски вошла в квартиру, как всегда, на ходу скидывая куртку, которую он едва успел подхватить, и стала стряхивать с ног промокшие сапоги, которые тут же разлетелись по прихожей.
Она была весела, от нее пахло дорогими духами, дорогим красным вином и еще одним неповторимым, только ей принадлежащим ароматом, который позволил бы Сергею найти ее в толпе с завязанными глазами и который теперь заставил его прижаться к стене, держа в руках ее куртку, и не дышать.
– Ух, ты! Красота! – сказала она, обходя квартиру и обозревая незнакомую обстановку. – Разбогател. Сэкономил на девушке.
Она засмеялась, как всегда, весело и заразительно.
Кристина вообще вела себя так, будто они расстались только вчера.
– У тебя выпить чего-нибудь найдется? – спросила она, усевшись на диван в гостиной и поглаживая красивую обивку.
Сергей достал бутылку Jack Daniels, молча разлил виски по стаканам, выпил сам и сел в кресло напротив Кристины. За те восемь или девять месяцев, что они были врозь, он сотни раз представлял себе их возможную встречу, он проигрывал в уме тысячи вариантов своего поведения, но, когда она появилась в его квартире, оказалось, что он не знает, как себя вести. Кристина повертела стакан в руках, посмотрела через него на свет и сделала два глотка. Потом поставила стакан на стол и вдруг вскрикнула:
– Господи, я все ноги промочила!
Она быстро сняла носки, мгновенно, не дав Сергею опомниться, стянула с себя действительно намокшие по низу джинсы и осталась в крошечных трусиках цвета шампань, которые он подарил ей год назад.
– Повесь, пожалуйста, на батарею, – сказала она и бросила брюки Сергею.
Он поймал джинсы, но продолжал сидеть, вцепившись в подлокотник и боясь поднять глаза.
– Ну и что ты сидишь? – спросила она строго.
Сергей откашлялся.
– Послушай, Кристина, если я не ошибаюсь, у тебя есть другой мужчина…
Она встала, подошла к нему вплотную, так что цвет шампань оказался прямо у его глаз, и, приподняв его подбородок, совершенно серьезным и трезвым голосом сказала:
– Ты дурак, Гордеев! Неужели ты думаешь, что после тебя могут быть другие мужчины? – Потом села к нему на колени и принялась целовать.
Его не раз поражала и заставляла злиться ее удивительная способность после всех ссор, обид, взаимных упреков, хлопанья дверями делать вид, что ничего не произошло. Но сейчас он был благодарен ей за это. Оказалось, все тексты, которые он заготовил для их возможной встречи, он придумывал зря. Говорить ничего было не нужно. Нужно было действовать.
Он подхватил ее на руки и понес в спальню.
Их снова бешено влекло в ту самую бездну, где не было ни обид, ни прощения, ни разлук, ни предательства, где не было ничего, кроме двух истосковавшихся тел, стремительно ринувшихся навстречу друг другу.
Это не было безумие первой ночи, когда их соединила нестерпимая жажда новых, неизведанных ощущений. Теперь они искали чего-то знакомого, привычного, давно не испытанного, но еще не забытого. Их тела, давно сроднившиеся каждой клеточкой, узнавали друг друга после долгой и ненужной разлуки. Она улавливала каждое его движение так, как никто не мог уловить, и отвечала своим, единственно верным, тем самым, которого он так ждал от нее и на которое никто, кроме нее, не был способен. И он откликался на малейшую ее дрожь всей своей непропитой нежностью, а она благодарила его за это слезами, которые сами собой катились по ее щекам.
Они хотели насытиться друг другом и не могли. Нужно было вернуть сразу все: вкус, запах, изгибы тела, бархатистость кожи… шепот, робкое дыханье… и жизнь, и слезы, и любовь… Вернуть немедленно и навсегда.
Они снова были вместе. Он снова звонил ей каждый вечер, старался заезжать как можно чаще, а в выходные оставался у нее или привозил к себе, но чувствовал, что в их отношениях что-то изменилось, точнее, даже не в отношениях… Что-то непоправимо изменилось в нем самом. Он вдруг начал замечать, что стал спокойно относиться к тому, что когда-то вызывало бурную радость, стал меньше переживать из-за того, что раньше могло бы причинить боль. Он как будто боялся собственных эмоций. Он боялся чувствовать себя счастливым рядом с Кристиной, чтобы потом не испытать горького разочарования, как будто готовил себя к возможному новому расставанию. Но когда они ссорились, когда она вдруг надолго исчезала, он не впадал в истерику, а старался найти себе какое-нибудь занятие, чтобы, не дай бог, вновь не оказаться в «Парадизе». Даже когда его воображение навязчиво рисовало знакомый натюрморт со стулом, у него не перехватывало дыхание, как когда-то, и сердце не начинало биться сильнее.
