— Очень смешно, — откликнулась Фанни. — Но мы не собираемся жариться на солнце из-за твоих капризов.
— Капризов! — Соланж села на кровати, уставившись на них упрекающим взглядом, и ее черные глаза сверкали на бледном лице. — Я страдаю от mal de mer[76], — со злостью сказала она, — и душевной боли от осознания того, что моего брата вынудили жениться на этой… этой интриганке!
— Chérie… — предупреждающе произнесла мадам Тиби, но Соланж ее не слушала.
— Я не буду молчать. Все эти долгие недели я держала язык за зубами ради благополучия моего брата, потому что он попросил меня отнестись к этой особе по-дружески. Больше я не стану этого делать.
Кэтрин побледнела, услышав, что ее назвали интриганкой. Она бы никогда не отнесла подобное на свой счет и даже не вполне понимала значение этого слова.
— Соланж, — начала Фанни, — ты не знаешь, о чем говоришь.
Кэтрин покачала головой.
— Пусть продолжает. Это твой брат сказал, что его вынудили на мне жениться?
Соланж бросила взгляд на свою компаньонку, словно ища поддержки.
— Всем это известно, — попыталась оправдаться она. — С момента нашего приезда в Новом Орлеане ходили слухи еще кое о чем — о твоем безнравственном поступке, о твоей бесстыдной наглости явиться на квартеронский бал.
— Правда? — тихо переспросила Кэтрин.
— Да, правда. И я совершенно убеждена, что все произошло так, как ты и хотела: нашелся мужчина, клюнувший на твою странную красоту, и когда эта связь зашла слишком далеко, ты использовала его честь как возможность вынудить жениться на тебе.
— Это неправда, — прошептала Кэтрин.
— Нет? По какой же иной причине Рафаэль решил жениться на тебе сразу же по возвращении в город? Почему вытащил меня из дома, чтобы я одобрила его выбор и выказала уважение тебе и твоей матери, стареющей femme fatale[77]…
— Довольно, — сказала Кэтрин, и в ее тихом голосе чувствовалась такая угроза, что Соланж замолчала, хотя ее глаза все еще пылали ненавистью и возмущением.
Кэтрин продолжила:
— Сомневаюсь, что твое одобрение, Соланж, хоть на йоту изменило бы то, что я когда-то сделала или мечтала сделать. Что же касается моей мамы, то о ней мы не будем говорить ни сейчас, ни потом — впрочем, для тебя, полагаю, это более болезненная тема, чем для меня. Мой брак не касается никого, кроме меня и моего мужа. Если он удовлетворен, значит, тебе придется это принять.
— Да, мне останется молча наблюдать, как ты разобьешь его сердце и бросишь, как бросила Маркуса Фицджеральда.
— Не думаю… — начала Кэтрин, но растерялась, заметив на болезненном лице девушки торжествующее выражение.
— Нет? Маркус рассказал мне о твоем поведении: как ты покорила его своей красотой, кротостью и легкомысленными обещаниями, и в итоге он готов был исполнить любой твой каприз. Он рассказал мне, как ты его использовала, чтобы найти себе более подходящую игрушку, а потом прогнала, уничтожила своим предательством. Возможно, тебе будет неприятно узнать, что он нашел утешение рядом со мной? Это простое удовольствие, которое он никогда не испытывал с тобой. По его собственным словам, это блаженство, которое останется с ним на всю жизнь. Вскоре он намерен приехать с долгим визитом к родственникам его матери, Трепаньерам, которые живут менее чем в десяти милях от Альгамбры. Угадай цель его визита! Он собирается ухаживать за мной. Полагаю, то, что ты увидишь его полностью исцеленным от твоих злых чар благодаря моему влиянию, станет для тебя назиданием. Как ты будешь себя чувствовать, Кэтрин, когда придется приносить нам свои поздравления?
Кэтрин улыбнулась, и от этого легкого изгиба ее губ в черных глазах Соланж появилось озадаченное выражение.
— Я принесу мои самые искренние поздравления, если ты и в самом деле вызвала интерес у Маркуса Фицджеральда.
После обмена такими фразами оставаться в каюте было невозможно. Выйдя на солнце, Кэтрин вспомнила, что над койкой Соланж было маленькое окошко, и ей стало интересно, что из ее речи слышали мужчины. Не то чтобы она сказала что-то новое, но ей хотелось бы получить от Рафаэля какой-нибудь знак, пусть всего лишь улыбку, свидетельствующий о том, что он не станет потворствовать нападкам сестры и одобряет то, как она защищалась. Но ничего не было.
Кэтрин испытала признательность Фанни Бартон, когда она крикнула брату, чтобы он велел натянуть навес, потому что в каюте мало места. Была ли во взгляде Джилса подозрительность, когда он к ним повернулся? Она не могла понять. Однако это впечатление исчезло, когда он стал добродушно противиться требованиям сестры, намекая, что ему нечем платить за работу.
Когда они уселись под брезентовым тентом, Кэтрин повернулась к девушке, чтобы поблагодарить.
— Это очень мило с твоей стороны, учитывая все, что ты, должно быть, слышала о моем поведении.
Фанни резко махнула рукой.
— Не позволяй Соланж тебя огорчать. Из-за ревности она, как обычно, все преувеличивает. Даже в лучшие времена она не чувствовала себя счастливой.
— Правда?
— В течение последних лет она слишком часто и надолго оставалась одна, в результате чего утратила уверенность. По-моему, было неправильно оставлять ее одну на попечении только компаньонки, особенно такой, как эта мадам. Тем не менее ей ничем нельзя было помочь. Люди склонны избегать тех, кто связан с их трагедией. Как ни прискорбно, но это так. Я старалась поддерживать ее как могла, но потом у нее появилась какая-то детская страсть к Джилсу. Она ездила верхом встречать его в поле, следовала за ним, как котенок, который хочет, чтобы его погладили, и постоянно искала возможность остаться с ним наедине. Вскоре его это стало беспокоить, а она увлекалась все больше.
— Под трагедией ты подразумеваешь смерть ее матери? — спросила Кэтрин, не желая комментировать ситуацию, которая наверняка была всем неприятна.
— И отца тоже. К тому же ее единственного брата изгнали из города, объявив убийцей. Не хочу вмешиваться, но думаю, тебе необходимо понять, какие чувства Рафаэль испытывает к сестре. Конечно, не в моих силах на них повлиять, — поспешно добавила она.
— Продолжай.
— Мне кажется, что при общении с ней он постоянно испытывает чувство вины за то, что оставил ее, пусть и непреднамеренно. Он склонен оправдывать ее, потакать ее капризам и даже сносить ее выходки. Я считаю это ошибкой, но меня трудно назвать беспристрастным судьей. Этот ребенок меня раздражает, несмотря на то что больше всего нуждается в моем сочувствии. Но я не хочу, чтобы у тебя сложилось предвзятое мнение. Может так случиться, что, когда вы приедете в Альгамбру и ее самочувствие улучшится, вы станете близки, как сестры.
