ПОЛ НЕ ХОТЕЛ ПРЕДПРИНИМАТЬ НИКАКИХ АГРЕССИВНЫХ ПОПЫТОК СПАСТИ ЕМУ ЖИЗНЬ.
Пол проспал до рассвета, его отец так и не сомкнул глаз, а я немного подремала в соседней палате, надеясь, что это придаст мне моральных сил. Я понимала, что следующий день может стать тяжелейшим в моей жизни. В шесть утра я на цыпочках вернулась в палату Пола, где раздавалось беспрерывное пиканье аппаратов и все еще было темно. Мы снова обсудили желание Пола не предпринимать никаких агрессивных попыток спасти ему жизнь. Затем он спросил, можно ли ему поехать домой. Но он был так болен, и я боялась, что он просто не переживет транспортировку. Однако я пообещала сделать все возможное, чтобы забрать его домой, если для него это столь важно. Я спросила, можно ли как-нибудь воссоздать домашний уют здесь, в палате. Между вдохами через Бипап Пол ответил: «Кэди».
Очень скоро наша подруга Виктория привезла Кэди из дома. Уютно устроившись рядом с Полом, Кэди приступила к своему радостному дежурству: она играла со своими крошечными носочками, хлопала рукой по больничным одеялам, улыбалась и гулила, не обращая ни малейшего внимания на Бипап, поддерживающий жизнь ее отца.
Команда врачей регулярно заглядывала к Полу, а затем все они выходили из палаты и обсуждали его болезнь в коридоре, где мы с другими родственниками присоединялись к ним. Существовала большая вероятность того, что острая дыхательная недостаточность Пола спровоцирует усиленный рост раковых клеток. Содержание углекислого газа в крови продолжало повышаться. Позвонила онколог Пола: она надеялась, что кризис может миновать, но присутствующие врачи были настроены менее оптимистично. Я как можно более настойчиво пыталась убедить всех вокруг, что Пол не хочет медленно и мучительно угасать.
«Если у него нет шансов на достойную жизнь, – говорила я, – то он предпочтет снять маску и взять Кэди на руки».
Я вернулась к постели Пола. Он взглянул на меня своими темными глазами из-под Бипап-маски и четко сказал мягким, но уверенным голосом: «Я готов».
Он имел в виду, что готов отказаться от дыхательного аппарата, принять морфин и умереть.
ПОЛ БЫЛ ГОТОВ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ДЫХАТЕЛЬНОГО АППАРАТА, ПРИНЯТЬ МОРФИН И УМЕРЕТЬ.
Вся семья собралась вокруг него. В бесценные минуты, последовавшие за его решением, мы все выразили ему любовь и уважение. В глазах Пола блеснули слезы. Он поблагодарил родителей и попросил опубликовать его рукопись в каком-либо виде. Затем он в последний раз сказал, что любит меня. После к нему подошел его лечащий врач и произнес слова, призванные укрепить дух Пола: «Пол, после вашей смерти ваша семья распадется, но затем объединится вновь, последовав примеру храбрости, который вы им подали». Дживан не сводил с Пола глаз, пока Суман говорил: «Иди с миром, брат». Мое сердце разрывалось на части, и я легла на последнюю постель, которую нам суждено было разделить с моим мужем.
Я думала о других постелях, на которых мы спали вдвоем. Восемь лет назад, когда мы еще были студентами, мы проводили ночи на двуспальной кровати в одной комнате с моим умирающим дедом. Тогда нам пришлось сократить медовый месяц, чтобы ухаживать за ним. Мы просыпались каждые несколько часов, чтобы давать дедушке лекарства. Моя любовь к Полу стала еще крепче, когда я видела, как он участливо нагибается над стариком и внимательно слушает его просьбы, высказанные шепотом. Мы и представить не могли, что сам Пол окажется на смертном одре так скоро. Двадцать два месяца назад мы лежали вместе на кушетке в этой же больнице и плакали, когда узнали о диагнозе Пола. Восемь месяцев назад, на следующую ночь после рождения Кэди, мы спали обнявшись на больничной койке: это был первый продолжительный и крепкий сон за долгое время. Я думала о нашей пустой уютной постели дома и о том, как мы влюбились друг в друга в Нью-Хейвене двенадцать лет назад. Тогда мы сразу же удивились, насколько хорошо наши тела и конечности сочетаются друг с другом. Не случайно мы крепче всего спали тогда, когда наши ноги и руки переплетались. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы ему сейчас было так же хорошо и спокойно, как раньше.
ДВАДЦАТЬ ДВА МЕСЯЦА НАЗАД МЫ ЛЕЖАЛИ ВМЕСТЕ НА КУШЕТКЕ В ЭТОЙ ЖЕ БОЛЬНИЦЕ И ПЛАКАЛИ, КОГДА УЗНАЛИ О ДИАГНОЗЕ.
Через час маску сняли, все аппараты отключили, а в кровь Пола стал поступать морфин через капельницу. Он дышал ритмично, но поверхностно, и казалось, что ему комфортно. Я спросила, нужно ли ему больше морфина, и он кивнул, не открывая глаз. Его мать села ближе, а отец положил ладонь на лоб сына. Наконец Пол впал в бессознательное состояние.
Более девяти часов близкие Пола: его родители, братья, невестка, дочь и я – смотрели, как Пол дышит все более нерегулярно и поверхностно. Его глаза были закрыты, лицо спокойно, а длинные пальцы неподвижно лежали в моей руке. Сначала родители Пола положили Кэди в колыбель, а затем снова вернули ее на кровать, где она обнимала отца, засыпая. Находясь в этой наполненной любовью палате, я вспомнила множество праздников и выходных, которые мы провели вместе за все эти годы. Я гладила мужа по волосам и шептала: «Мой смелый Паладин». Я всегда так его называла. Затем я стала тихо напевать ему на ухо нашу любимую мелодию, которую мы сами сочинили несколько месяцев назад. Этим я хотела сказать ему: «Спасибо за твою любовь». Вскоре в палату зашли двоюродный брат и дядя Пола, а за ними последовал пастор. Сначала мы вспоминали семейные шутки и забавные истории, которые когда-либо происходили с нами, а затем начали плакать, всматриваясь в лицо Пола и наполненные болью лица друг друга. Мы все понимали ценность момента: это были наши последние часы вместе.
БОЛЕЕ ДЕВЯТИ ЧАСОВ БЛИЗКИЕ ПОЛА: ЕГО РОДИТЕЛИ, БРАТЬЯ, НЕВЕСТКА, ДОЧЬ И Я – СМОТРЕЛИ, КАК ОН ДЫШИТ ВСЕ БОЛЕЕ НЕРЕГУЛЯРНО И ПОВЕРХНОСТНО.
Теплые лучи закатного солнца начали проникать в выходящее на северо-запад окно палаты, в то время как дыхание Пола стало тише. Кэди потерла глаза пухленькими кулачками, так как ей уже пора было спать. В больницу приехала подруга семьи, чтобы отвезти малышку домой. Я прижала щечку Кэди к щеке Пола: их темные волосы одинаково торчали, его лицо было безмятежным, ее – забавным, но спокойным. Эта горячо любимая Полом девочка даже не подозревала, что навсегда прощается со своим папой. Я тихонько спела колыбельную им обоим, а затем позволила увезти Кэди.
КОГДА БОЛЕЗНЬ ПРОГРЕССИРОВАЛА, ОН РАБОТАЛ НАД КНИГОЙ ДНЕМ ДОМА, ДЕЛАЛ НАБРОСКИ ГЛАВ В ОЧЕРЕДИ К ОНКОЛОГУ, СОЗВАНИВАЛСЯ С РЕДАКТОРОМ, ПОКА В ВЕНУ ЕМУ КАПАЛА ХИМИОТЕРАПИЯ.
Когда стемнело и палата была освещена лишь мягким светом настенной лампы, дыхание Пола стало сбивчивым и нерегулярным. Все его тело казалось расслабленным. Примерно в 21.00 Пол, лежавший с чуть раскрытыми губами и сомкнутыми глазами, сделал вдох, за которым последовал долгий финальный выдох.
Незаконченность его книги является неотъемлемым компонентом той правды, реальности, с которой пришлось столкнуться Полу. В течение последнего года жизни Пол писал беспрестанно, вдохновляемый целью и мотивированный тиканьем часов.
Работа над книгой началась, когда он был еще старшим нейрохирургическим резидентом. Пол тихонько печатал на ноутбуке ночами, лежа в постели рядом со мной. Когда болезнь прогрессировала, он работал над книгой днем дома, делал наброски глав в очереди к онкологу, созванивался с редактором, пока в вену ему капала химиотерапия. Он носил свой серебристый ноутбук повсюду. Когда из-за химиотерапии у Пола начали болеть кончики пальцев, мы купили ему бесшовные перчатки, в которых он мог печатать и использовать тачпад. Чтобы сохранять ясность ума, он чувствовал необходимость писать, несмотря на невыносимую усталость, которой наказывал его прогрессирующий рак. Он был решительно настроен продолжать работу.
