– Каждый раз, когда я думаю, что вам не под силу испортить наше положение еще сильнее, ваше лидерство берет новые высоты некомпетентности, – сказал он наконец.
– Не все еще потеряно. – Судя по всему, мне выпала роль ответственного за моральный дух в нашей небольшой команде.
– Что вы имеете в виду?
– На нашей стороне американский флот.
Я подполз к решетке и встал, насколько это позволял низкий потолок нашей камеры. Солнечный свет, пробивающийся сквозь решетку, расчертил мое лицо на одинаковые квадратики.
– Хамиду, должен тебя предупредить! – крикнул я.
Капитан подошел к решетке, бросив на меня тень.
– Молчи, раб, пока я не отрезал тебе язык и еще что-нибудь в придачу, – он был совсем не похож на весельчака-шкипера, пересекшего с нами на борту всю Адриатику, и я снова напомнил себе о необходимости поработать над привычкой излишне оптимистично оценивать людей. Я заметил у него за поясом дуэльные пистолеты Кювье и не сомневался, что он только что полировал бландербасс Смита.
– Соединенные Штаты отправили эскадру кораблей в ответ на объявление войны Юсуфом Караманли, – предупредил я, – мы с Робертом – американские подданные. Если вас поймают с нами на борту, вам не поздоровится. Это всего лишь дружеское предупреждение.
Он рассмеялся.
– И что, по-вашему, я должен вас отпустить?
– Это в ваших же интересах. Мы замолвим за вас словечко.
Он сделал вид, что размышляет.
– Нет. Если американский фрегат догонит меня, а он не догонит, я брошу вас, американцев, на съедение акулам, отрежу языки двум другим неверным и поклянусь, что никаких янки на моем борту никогда не было. Этот вариант, кстати, мне даже больше нравится.
– Хамиду, мы верили вам!
– Вот именно! Лучше вам верить в меня, нежели в свой собственный флот. Ваши корабли слишком тяжелы, чтобы пройти по мелководью у Триполи, а мы можем проскользнуть мимо любой вашей блокады. Ваш новый командор, Моррис, бросил свои тщетные попытки подобраться к нам и держится за юбку британцев на Мальте. Ваша эскадра уже потерпела фиаско, Гейдж, и вся Берберия смеется над Соединенными Штатами, а скоро будет смеяться и над вами. Аллах награждает верных ему и наказывает трусов, как вы это теперь видите. Не тратьте свое время на пустые угрозы в мой адрес! Подумайте лучше о том, что скажете Омару Властелину Темниц, чтобы облегчить свои страдания! – Затем он перевел наш разговор своей команде, сдобрив его своими комментариями, явно превратив его в комедию.
Я никогда не понимал, почему перспектива моих страданий на пыточном столе вызывала такое возбуждение у окружающих, но, судя по всему, эта реакция среди моих врагов была поистине универсальной. Как я уже говорил, я весьма учтивый и любезный человек, если только мне не нужно пристрелить какого-нибудь негодяя, и, по мнению вашего покорного слуги, вовсе не заслуживаю того ликования, которое сопровождает каждое мое пленение.
– Похоже, это не сработало, – отрапортовал я остальным зачем-то, хотя они слышали каждое слово.
– Не могу сказать, чтобы мы возлагали на вас особые надежды, – язвительно заверил меня Смит.
Я достал пергамент, который Аврора бросила к моим ногам, и заметил:
– Эти молитвы никоим образом не повлияли на последователей Мухаммеда.
Я поднес его к решетке, чтобы снова взглянуть на надпись на латыни, все еще не понимая, зачем кому-то прятать столь бесполезный предмет в стене погребенных под толщей земли руин. Неужели я упустил из виду какой-то код, как тот, что нам пришлось расшифровывать в окружении индейцев дакота в далекой Северной Америке?
Сумерки трюма и неровный свет заставляли меня все пристальнее всматриваться в документ, все еще казавшийся мне бесполезным клочком шкуры животного. И в этот момент я заметил тончайшие, едва видимые линии, словно шепот под латинским текстом. Просунув пергамент под решеткой, чтобы лучше рассмотреть его, я начал замечать и другие надписи, практически невидимые, если моргнуть.
– Кювье, не могли бы вы взглянуть на это? Может быть, этот пергамент не так уж прост…
Французский ученый вздохнул, с трудом приподнялся с того места, где он плюхнулся на пол между двух бочек, и, согнувшись, пробрался ко мне. Я водил пальцем по почти невидимым нитям, и он, прищурившись, разглядывал их – сначала с выражением скуки, а затем с выражением неподдельного интереса на лице. Потом взял пергамент в руки и принялся рассматривать его в скудном свете под разными углами.
Наконец он потянул меня в глубь трюма и шепнул мне на ухо в тишине:
– Мне кажется, это палимпсест.
– Слава богу! А что это?
– В Средние века письменные принадлежности были большой редкостью, а пергамент всегда отличался долговечностью. Чтобы вновь использовать его, люди попросту соскребали старые надписи и копировали новый текст поверх них. Может быть, рыцари хотели оставить не этот список молитв, а то, что были написано под ними.
В моей душе забрезжил слабый лучик надежды. Знание – сила, а нам понадобятся все силы для того, чтобы противостоять Авроре и ее пиратам. Я поскреб пергамент ногтем, размазав чернила.
– Как же нам стереть новую надпись?
Кювье остановил мою руку.
– Дайте подумать. – Его лицо выражало величайшую степень концентрации, благодаря чему в это мгновение он показался мне мудрейшим из мудрецов. Затем француз повернулся к остальным. – Господа, законы биологии требуют, чтобы мы открыли бочку с водой и выпили столько, сколько физически сможем.
– Зачем? – спросил Смит в изумлении.
– Потому что нам нужно изо всех сил помочиться на новое открытие Итана.
Рабовладельцы не страдают привычкой делиться со своими пленниками напитками, а потому нам пришлось брать дело в свои руки. Без инструментов мы никак не могли открыть наглухо запечатанные бочки, но Фултон ощупывал бочки в темноте до тех пор, пока не нашел бочку с небольшой трещиной и утечкой. Следуя его инструкциям, мы тихо переставили остальные бочки, пока не достали интересующий нас сосуд.
– Если трое из нас встанут на бочку и спинами упрутся в балки палубы над нами, мы должны быть в состоянии сжать планки бочки до такой степени, чтобы они разошлись и дали хорошую течь. Задача четвертого – поймать поток.
– Но чем? – спросил я.
– Нашими сапогами, – ответил Смит. – Мне однажды пришлось вычерпывать воду из тонущей на канале лодки, и моя обувь оказалась весьма подходящим инструментом.
– Мне противно засовывать ноги в свои сапоги, не говоря уже о том, чтобы пить из них.
– Тогда можно опустить эксперимент и провести остаток наших коротких жизней в рабстве и истязаниях.
– В логике вам не откажешь. За работу.
Мы с трудом вскарабкались на бочку, держа равновесие, надавили на нее, действительно заставив ее дать добрую течь, собрали воду в ботинки и сапоги каждого из нас (мы были уже достаточно дружны, чтобы делиться друг с другом самым необходимым) и принялись пить столько, сколько могли. Было приятно осознавать, что мы что-то стащили у Драгута, пусть даже простую воду. Мы пили, пока наши животы не разбухли и мы не стали производить воду самостоятельно – непростая задача в такой жаре, скажу я вам.
