Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
– Это что? – вопросил у местного библиотекаря, брата Зосимы.
Инок, прищурив подслеповатые глаза, поднес харатью чуть ли не к самому носу.
– Гэ-пэ, – задумался, прочитав. – А! Верно! О прошлом годе книжицы сии переданы были сестрам Горней Покровской обители!
– Как, насовсем? – поразился Иван.
– А чего? – пожал плечами Зосима. – Матушка-игуменья попросила, и наш отец-архимандрит отдал.
– Вот так просто и отдал? – усомнился копиист, вспомнив, с какими трудностями столкнулся он сам, получая разрешение на временное изъятие книг из монастырских книгохранилищ.
А тут так просто взяли и передали из одной обители в другую.
– Зачем же сестрам понадобились «Рафли» и «Аристотелевы врата»? – озадачился парень.
Книги эти были самого что ни есть сомнительного с точки зрения официальной православной церкви содержания. «Врата» так вообще при тишайшем Алексее Михайловиче угодили под запрет.
– Кто ж его знает? – почесал лысую макушку инок. – Сказывали, что вроде приютилась в Покровской одна девица, зело знатная и ученая. Внесла богатый вклад в обитель. Вот для нее будто бы матушка и постаралась.
Вот тебе и на!
Что ж это за девица такая, которую заинтересовали «отреченные книги»? Не его ль Брюнета часом? Да нет, она ведь только недавно приехала в В-ду.
– А у вас они откуда взялись? – не унимался копиист.
– Эфти-то? – нахмурил лоб библиотекарь. – А от патриарха Никона остались, кажись. Ну-кось, дай взглянуть, где они расписаны.
Пошел вдоль полок, ведя заскорузлым пальцем по корешкам книг. Остановился в одном месте и поцокал языком.
– Во, вишь как, – похвалился. – Стар уже, а все помню, будто молодой. Вот здесь и хранились. Все Никоново собрание и есть. «Требник», «Молитвослов», «Минеи». И эти, Рафлевы книжицы тож. Помню, была среди них еще одна. «Семизвездник», что ли? Но та уже давно пропала, еще при государыне Анне Иоанновне. Вон, даже вымарана начисто.
Никон?
Ну да, все верно. Именно здесь опальный патриарх провел самые тяжелые пять лет своей ссылки – с 1676 по 1681 год. А до этого десять лет томился в заточении в соседнем, Фарафонтовом монастыре. Хотя назвать это «заточением» вряд ли можно.
Не смирившись с утратой своего влияния, капризный и властный Никон не переставал надеяться на скорое возвращение государевой милости и требовал от монахов патриарших почестей и привилегий. Монастырские власти не вполне уверенные в том, что бывший патриарх не окажется снова в Москве, покорно выполняли все его требования. По указанию Никона для него были выстроены особые хоромы – «кельи многие житей с двадцать пять» а посреди Бородавского озера из камней насыпали остров в виде креста, где Никон водрузил деревянный крест и подолгу проводил там время в молитвах и уединении. На кресте была вырезана надпись: «Животворящий крест Христов поставил смиренный патриарх Никон, Божию милостию патриарх, будучи в заточении за слово Божие и за Св. Церковь на Белоозере в Фарафонтове монастыре в тюрьме».
Что ж, самое время поспешить в Фарафонтов. Возможно, там еще сохранились какие-нибудь следы.
Сердце, однако, подсказывало, что вряд ли. Уж больно прыткими были святые сестрицы. Куда за ними угнаться на санях, пусть и запряженных тройкой с колокольцем?
Колоколец печально звенел в такт его мыслям.
Чем же могут быть заняты думы молодого и здорового парня?
Уж, верно, не пыльными харатьями да пергаментными книгами. И даже не чарой зелена вина.
Все так.
Иван думал о ней, о Брюнете.
Играя, мальчики желают ясна ведра,
Прекрасно дав тебе лице природа щедра,
В меня влияла страсть желать твои красы,
Те после солнца ждут прохладныя росы,
Я после, как бы твой взор узрел, свет мой милый,
Тот час бы мысли все откинул прочь унылы
И милости росы твоих бы ожидал…
Никак не мог взять в толк, что с ним, собственно, происходит.
Мало ль в его жизни было смазливых бабенок? Да пруд пруди!
Стоило ему лишь выйти на Невскую першпективу, как девчонки так и зачинали виться вокруг него змейками. Ему даже приходило на ум сравнение себя с неким индейским факиром, играющим на дуде и своею музыкой заставляющим кобру выделывать па в такт завораживающим звукам. Видел как-то таковое представление в ярмарочном балагане, и оно навсегда запало ему в память.
И чего они в нем находят? Ну не урод, положим. Даже можно сказать, красавец, хотя и не писаный. Густые русые волосы до плеч, румянец во всю щеку, серо-зеленые глаза. Стать не богатырская, в гвардию не возьмут, а и не хилый недоросток. Руками подкову согнуть может. И в фехтовальных забавах часа два простоит без одышки. Да ведь девицам не того надобно.
Краса и крепость телесная – это еще полдела. Надобно же и в деле доказать, что ты не лыком шит. Ну продержался в любовной возне молодцом полчаса-час, а что дале? Конфузия после недолгой баталии? Чтоб закончить все великой викторией, следует поболе постараться.
Защитницы тех крепостей, кои довелось брать Ивану штурмом, в конце концов, всегда вывешивали белые флаги и кричали победителю виваты. Кто этак тихонечко, едва слышно, уткнув ему в разгоряченное плечо зареванный носик, а кто и в полный голос, по-звериному рыча и царапаясь.
Однако то все был лишь зов естества, молодой плоти. Душа же молчала.
Но ныне, знай и верь, что дух мой воспылал,
Зажженной красотой твоей, зажженной взглядом.
Как в жаркой день к ключам бежит пастушка с стадом,
Или в кустарниках спешит себя укрыть,
Отраду там себе желая получить,
Так тщусь и я себя скрыть от любовна зною,
В твоих красах ищу прохладного покою.
Нет, положим, раз или два его таки доставал Амур своими стрелами. Но предметы его воздыханий были столь недосягаемыми, что через месячишко-другой любовная тоска улетучивалась.
Так, например, случилось у него с Лизаветой Михайловной.
Когда стал вхож в дом Ломоносова, втрескался в профессорскую дочку по уши. Одно время даже перестал являться к Михаиле Василичу, чтобы не встречаться с «ангелом неземным» (академик же отчего-то все звал ее «кузнечиком»), за что получил немедленную взбучку от тяжелого на руку наставника: тот явился к нему в дортуар и едва ли не за шкирку отволок нерадивого помощника к месту службы. Не желая слушать никаких оправданий. Это отеческое наставление и привело Ивана в память. Он стал смотреть на Лизу другими глазами. Словно на младшую сестрицу, что ли.
Другой раз это произошло год назад.
На машкераде в доме у президента Академии, куда привел его Ломоносов, поэт встретил прелестную Маску. Сказать, что все было при ней, – значит, ничего не сказать. Это было само совершенство. Идеал женской прелести. Ожившая Венус.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
