– Это предусмотрено. Если вы голодны, пройдемте на кухню, там все готово.
– Я не просто голодна, я умираю от голода.
Конечно, это была ложь. Наш с мамой ранний ужин все еще лежал грузом в желудке, и идея второго ужина не слишком меня вдохновляла. Но я подумала, что веселое настроение в данный момент, пусть даже напускное, – это единственное спасение от раздиравших меня мрачных мыслей. Зато мне не пришлось огорчаться из-за своей хитрости, когда я обнаружила под металлическими колпаками наши две тарелки с еще дымящимся блюдом.
– Тигровая креветка Гамбас в соусе с шампанским, – торжественно объявил Арман.
Этот рецепт дал ему шеф-повар из ресторана «Ле Дивелек»! Я не верила своим глазам, глупо улыбаясь, как маленькая девочка в рождественское утро. Как это мило с его стороны, как душевно и искренне!
– Дэвид решил, что вам это понравится.
– Это… это просто замечательно! Спасибо!
Не в силах сдержать щенячий восторг, я чмокнула его в пергаментную сухую щеку. Он сдержанным жестом пригласил к столу, где на идеально украшенных лимоном и зеленью тарелках нас ожидали ароматные золотистые креветки.
– Приступим? – предложил Арман, покраснев от смущения.
– Приступим!
Божественный вкус блюда восхитил меня почти так же, как недавно в знаменитом ресторане «Ле Дивелек». Я подумала, что вместо того, чтобы в безвестности проводить дни в услужении семейству Барле, Арман вполне мог бы держать ресторан и прославиться как искусный повар. Однако, глядя, как он с блаженной улыбкой смотрит на свое кулинарное чудо, я передумала затрагивать эту тему.
– Не знаю, заметили ли вы, что в последнее время я получаю много писем, точнее, записок от анонимного автора.
– Анонимного автора?
– Такие маленькие листочки с дырочками, вырванные из блокнота, сложенные вчетверо, присланные на мое имя… Вы всегда их оставляете для меня на консольном столике, вместе с остальной почтой.
– Ах, да, – видно было, что он с трудом подбирает слова. – Я их заметил, но поскольку стараюсь не вмешиваться…
– Все правильно, Арман, я не в претензии, – успокоила я его, – У меня нет сомнений в вашей корректности. Просто мне интересно, не заметили ли вы что-нибудь необычное в этом… или, может, вы говорили об этих письмах с нашим почтальоном?
– Да, я его спрашивал. Он сказал, что отвечает только за письма с марками и обратным адресом. Тот, кто вам отправляет эти письма, должно быть, сам кладет их в наш почтовый ящик. Если хотите, я мог бы, когда у меня есть время, посмотреть, кто этим занимается.
– Это было бы очень любезно с вашей стороны. Конечно, я хочу.
– Вы полагаете, что есть необходимость сообщить об этом в полицию?
– Пожалуй, нет… Не думаю, что следует пойти так далеко.
…и дойти до Луи, подумала я про себя.
Беседа протекала в доверительном тоне, и я подумала, что можно воспользоваться ситуацией и поговорить по душам.
– Арман, вы хорошо знаете Луи?
При упоминании имени старшего брата его хозяина брови преданного слуги едва заметно дернулись к переносице, обозначив на лбу морщины и придав лицу неожиданно серьезное выражение.
На втором этаже раздался приглушенный топот множества лап, что могло означать лишь одно: мопсы Дэвида и моя киска только что познакомились. Ни визгов, ни рычания, значит, они играют.
– Почти так же хорошо, как и месье Дэвида. Как вам известно, я служил еще у их родителей. Не хвастаясь, могу сказать, что я видел, как они выросли, оба брата.
– А как вы думаете…
Я умышленно остановилась, подвесив в воздухе свой вопрос, чтобы посмотреть, как изменится выражение его лица, какое неудобство или, возможно, беспокойство вызовет мой интерес.
– Да?
– Как вы думаете, были ли у Луи причины недолюбливать своего брата?
– Моя мама всегда говорила так: «Покажите мне хоть одну семью, где братья и сестры никогда не ссорятся между собой».
– Трудно с этим спорить, – согласилась я, не дав ему возможности отклониться от темы. – Но, может, было что-то… особенное?
Мой вопрос не удивил его, скорее, смутил, привел в некое замешательство. Он не торопился с ответом. Сначала налил себе еще немного белого вина, сделал несколько глотков, потом только решился заговорить. Его крупный нос с красными прожилками, а также изрядное количество пустых бутылок из-под «Пулли» и «Монтраше», замеченное мною в гараже, свидетельствовали о его склонности к крепким напиткам. Может, даже чрезмерную.
– Нет смысла вам рассказывать про Луи и Дэвида, если вы ничего не знаете об Андре Барле…
– Так расскажите о нем, – попросила я, ободряюще улыбаясь.
Еще пара глотков фруктовой наливки, и он наконец приступил к долгому рассказу. Я внимательно слушала его, улавливая издалека приглушенное шуршание песчинок в песочных часах. Когда последняя песчинка упадет в нижнюю чашу, я и сама упаду в объятия Дэвида, моего супруга.
– Чтобы понять, кто такие братья Барле, – начал Арман свое повествование, – нужно знать, с чего начинал их отец. А начинал он практически с нуля. После войны он унаследовал маленькую, находящуюся на грани краха фабрику по производству деревянной мебели, недалеко от Нанта. Ей удалось устоять в этот трудный период только благодаря тому, что там изготовляли сосновые гробы скверного качества, но клиенты в те времена были не слишком требовательны.
Я содрогнулась, представив себе кривоватые траурные изделия из мягкой древесины, не придав особого значения намеку на черный юмор, обычно не свойственный моему собеседнику.
– Гробы?
– Представьте себе. Ни у кого тогда не хватало средств на новую мебель, а вот гробы, поверьте мне, на них тогда был огромный спрос.
Сколько же лет было Арману во время войны? Он на вид не так стар, чтобы помнить ужасы оккупации…
– Но Барле так и не разбогатели на похоронном сервисе? – робко заметила я, в надежде, что Арман не станет опровергать мое предположение.
– Нет! Пьер, отец Андре, тогда уже начал менять профиль деятельности. От дерева он мало-помалу перешел к производству бумаги. А от бумаги – к типографии и издательскому делу. Он инвестировал деньги в несколько местных изданий, особенно, и, как поговаривали, в тесном сотрудничестве с оккупантами, в газету «Салют».
– Вот как? А что случилось после освобождения?
– Отец и сын быстро сориентировались и, должно быть, дали на лапу кому надо, потому что как по мановению волшебной палочки «Салют» незадолго до освобождения вдруг превратился в «Освобожденный край» и стал главным печатным органом движения Сопротивления на западе. Кстати, в это самое время Пьер сделал своего сына директором газеты.
Образ владельца региональной газетенки никак не вязался с фигурой Дэвида Барле, главы гигантской медиаимперии. Что могло произойти такого значительного, чтобы перенести семейство Барле с берегов Луары на берега Сены? Возвысить от мелкого бизнеса до уровня Парижской фондовой биржи?
