«Афган, Карабах? Вряд ли. Лицо свежее, видел недавно. Погоди-ка! А не старшина ли это из Таджикистана, что конвой сопровождал? Точно! А говорили, что в Москву отправили и что ногу ему отстрелило».
Минин, затушив окурок носком ботинка, направился к нему.
Старшина курил и, полностью поглощённый своими мыслями, даже не заметил подошедшего к нему офицера.
– Старшина, – окликнул его Андрей.
Старшина вздрогнул и, очнувшись от своих мыслей, недружелюбно посмотрел на него.
– Что нужно, старлей. Честь, что ли, не отдал. Так я раненый, а костылем махать не положено.
– Да я не об этом. Июль. Таджикистан. Заброшенный кишлак. Беженцы. Конвой. Нет, не помнишь?
Взгляд старшины подобрел.
– Да. Я там был. А вот тебя не припоминаю.
– А ты напрягись, погранец. Окраина кишлака. Спецназ. Командир, – и Андрей улыбнулся.
– Точно-точно. Вспомнил. Ты так же улыбнулся, когда тебя майор про звание спрашивал, – радостно ответил Рустем, и они по-братски обнялись.
– Слышал, что потрепали вас сильно в Мёртвом городе. Говорили, что выручили вас тогда вертушки[15], пара подошла и всех «духов» в хлам покрошили.
– Я не помню этого, – сказал Рустем, – меня ранило, я в сознание только в Душанбе пришёл. Потом в Ташкент, в военный госпиталь, здесь и оперировали.
– Говорят, что ты там из-под огня троих вытащил, – продолжил Минин, – а тебя за это к Красной Звезде представили.
– Да-а-а, – удивлённо произнес Рустем, – я не знал, что меня наградили. И как там Катька и танкист. Живые?
– Да. Оба живы. Только танкиста, слышал, списали в запас по ранению, а медсестре твоей ногу левую по колено отняли. А ты молоток, я не знаю, смог бы так, как ты.
– Жаль. А я с ней так и не переспал, – с сожалением произнес старшина, не обращая внимания на последние слова Андрей.
– А ты что здесь делаешь на вокзале? Из госпиталя сбежал, что ли? – Минин вопросительно посмотрел на Рустема.
– Да нет, не сбежал. Выгнали.
– В смысле?
– Мы с мужиками в палате решили выпить. Оказалось мало. Я решил сбегать за добавкой, и… на всю ночь загулял с продавщицей. Утром пришёл. А меня уже за нарушение режима из госпиталя выписали и сказали, чтобы я катился домой долечиваться.
– И что, у вас там госпиталь военный есть?
– Откуда. В райцентре больница захудалая есть, только и всего.
– Подожди. У тебя же аппарат Елизарова стоит, надо, чтобы врачи следили.
– А кого это волнует? Пинком под зад и до свидания…
– Подожди, они не имеют права… – начал было Андрей, но его прервала диктор вокзала, которая объявила по громкоговорителю висевшему: «Производится посадка на пассажирский поезд № … Ташкент – Екатеринбург. Посадка производится с пятой платформы левая сторона».
– Ну ладно, старлей, – сказал Рустем, – мне пора, это мой поезд. Живы будем, встретимся. Рад был тебя видеть.
Он ещё раз обнял Андрей и, закинув вещмешок за плечи, поскакал на костылях прочь.
Минин смотрел вслед уходящему всё дальше Рустему и был почему-то уверен, что этот парень не пропадёт в жизни, несмотря ни на какие жизненные передряги. Потому что у каждого мужика в жизни есть «своя Площадь», по которой он может пройти, невзирая на препятствия и «огонь противника». А может ползать вокруг неё в грязи, так и не став Настоящим Человеком.
