– Если ты, христианский пес, – велел передать мне паша, – не возьмешь этих денег и не пришлешь свою жену в мой гарем, будет тебе горе!
Я знал, что шутки с султанскими сатрапами плохи, и решил немедленно бежать со своей семьей из Трапезонда. В тот же вечер я вместе с твоей матерью, с тобой, сын мой, и преданными слугами тайно выехал на лошадях по гористой дороге из города. Через несколько часов нас настигли какие-то всадники. Это была погоня – слуги паши, которым он отдал приказ захватить нас и живыми или мертвыми доставить к нему в Трапезонд.
Мои слуги, греки, были храбрые люди и неплохо владели оружием. У каждого из них, как и у меня, были старые счеты с поработителями нашей родины – турецкими насильниками. Не сговариваясь, мы оказали отчаянное сопротивление нашим преследователям и, уложив нескольких из них, остальных обратили в бегство.
Но тут случилось несчастье. Отстреливаясь, один из врагов смертельно ранил твою мать. Она упала с лошади, прижимая тебя к груди…
Похоронил я ее там же, у подножия большой горы, невдалеке от дороги.
Заметая следы, я переменил фамилию и под именем Аспориди приехал сюда в Хаджибей, чтобы воспитывать тебя, чтобы мстить тем, кто с Кораном и мечом хочет поработить чужие страны. Теперь настал час, когда решается судьба наша и нашего города. Более двадцати лет связан я с русскими, и если проклятые турки только заподозрят это, мне не избежать мучительной смерти. Не хочу пугать тебя, но, может быть, когда ты вернешься сюда, то не увидишь больше ни меня, ни нашей старой кофейни… И если тебе дорога память матери и родных, замученных янычарами, – верно служи России, как я верно служил.
Дальницкий хутор
Никола с сыном вышли из тайника в прохладную мглу ночного дворика кофейни. Оба после душного подземелья с наслаждением вдохнули солоноватый ветерок, дующий с моря. Движимые одним чувством, отец и сын посмотрели в ту сторону, где среди синевы звездного неба четко вырисовывался зубчатый силуэт крепости.
Симон неожиданно погрозил в ее сторону кулаком. Взглянув на отца, он застыдился своего порыва и хотел было потушить фонарь, но старый Аспориди остановил его:
– Не надо тушить. Так будет лучше. – Он повел сына по дороге в степь.
Тут их встретил Озен-башлы. Аспориди подошел к татарину.
– Иди в крепость, надо помочь Луке, он в тайной тюрьме паши. Надо помочь Маринке, Янике и Одарке. Халым предал их… Один Чухрай смог бежать. Он сейчас в Дальнике. К нему поедет Симон.
– Я все сделаю, – сказал коротко Озен-башлы и исчез в темноте.
Никола и Симон прошли с версту, никого не встретив. Только у самой развилки дороги их окликнули издалека по-турецки.
– Кто идет в такой поздний час?
– Свои, свои, правоверные. Мир вам, – замахал Никола фонарем.
В ответ послышался конский топот, и из тьмы вырисовались морды лошадей.
– Это ты, хозяин? Куда так поздно? – спросил, узнав его, знакомый юзбаши.
– По делу, по большому делу, доблестный, – ответил Аспориди и, взяв его за стремя, добавил шепотом: – Завтра сам паша зайдет в мою кофейню. Сам паша, понимаешь? Так вот я в молдавский хутор еду, чтобы волохи утром вино подвезли. А вы что тут делаете в степи?.. Спать пора.
– Ныне не до сна, хозяин, – ответил озабоченно юз-баши. – Казаки близко. Да и ты бы возвратился. Опасно.
– Что ты, доблестный! Разве мне страшны казаки, когда такие джигиты, как ты, в поле? – рассмеялся весело Аспориди. – Через часок я буду уже в кофейне. Заезжай ко мне, вином угощу.
– Заеду, хозяин, обязательно заеду, а то в самом деле что-то холодно, – сказал юзбаши и, тронув коня, поехал со своими спагами к кофейне.
Никола с Симоном направились по Аджидерской дороге. Пройдя с пол сотни шагов, они свернули в кустарник и стали по едва заметной тропинке спускаться в балку. Тут они остановились. Оглянувшись по сторонам, Никола потушил фонарь. Теперь они наощупь пробирались сквозь колючий терновник, пока не достигли дна балки. Никола тихо залаял по-лисьи. Невдалеке послышался ответный лисий брех. Они пошли на звук. Скоро из травы навстречу им поднялся невысокий кудлатоголовый мальчик.
– Давно нас ждешь? – спросил Никола.
– С вечера.
– Никого здесь не было?
– Никого.
– А где лошадь?
– Здесь пасется.
– Оседланная?
– Как вы велели.
– Так веди ее сюда. Живо! Сейчас Симон поедет…
Мальчик молча кивнул и исчез в высокой траве. Через несколько минут он возвратился, ведя под уздцы низкорослую оседланную лошаденку. Аспориди-старший сам проверил ее сбрую. Проверил и два пистолета, которые лежали в кобурах по обеим сторонам мягкого казачьего седла.
Кружным путем – длинной степной балкой мчал Симон к Дальницкому хутору, где проживал Семен Чухрай. Он хорошо помнил добродушное лицо этого высокого казака.
Скоро густая трава сменилась зарослями камыша. Под копытами коня зачавкала болотистая почва. Симон понял, что он едет по дну обмелевшей речки. Разбуженные водяные курочки-лысухи, похожие на уток, с шумом поднимались из-под копыт коня.
Переехав русло речки, юноша спешился и, взяв лошадь под уздцы, стал по крутой дороге взбираться на высокий курган. С вершины кургана он увидел зарево пожара. Горело примерно в двух верстах. «Неужели турки или ногайцы напали на Чухрая? – подумал Симон, но не повернул коня обратно. – Хотя Хурделица задержался со своими казаками, но наши недалече, и я должен прорваться к ним», – решил Симон, направляясь к хутору.
Он осторожно свел лошадь с кургана. Вскоре начались молодые сады. Послышались отдаленные ружейные выстрелы. Отблески пожара пробились сквозь листву деревьев.
Бой
Симон погнал коня напрямик через сад, на пламя и выстрелы. Шальная пуля пропела над ухом. Не доезжая полусотни шагов до хутора он выпрыгнул из седла и, привязав лошадь к дереву, вытащил пистолеты из седловых кобур. Обнажил шпагу и стал, перебегая от дерева к дереву, приближаться к месту пожара. На широком дворе хутора, освещенном огнем двух горящих хат, он увидел толпу ордынцев. В развевающихся халатах, в рыжих лисьих шапках, они торопливо подбрасывали охапки соломы, сухие ветви под двери и узкие окошки домика.
Кривоногий мурза в яркой феске, надетой на большую бритую голову, размахивал обнаженной саблей. Он ругался и торопил подначальных своих воинов.
Из оконных ставен и щелей вспыхивали огни выстрелов. Когда кто-нибудь из ордынцев приближался к домику, осажденные стреляли. Несколько татар уже было убито.
Симон догадался о замыслах нападающих. Убедившись, что без больших потерь им не ворваться в домик, а поджечь земляные стены невозможно, татары решили выкурить осажденных, как выкуривают из нор лисиц степные охотники. Еще несколько минут, и ордынцы подожгут солому и хворост, а тогда осажденным не спастись от гибели. Они или задохнутся, или выбегут под сабли разъяренных татар.
