– Что же ты делать здесь будешь? Чумаковать, что ли? Опасно. Розыск по тебе уже везде идет за Гришку Супа.
– Ну и пусть ищут! Я ранее их не боялся, а ныне и вдвое. А что делать буду? Да вот с Селимкой вместе в карьер пойду камень бить.
– Тяжелая это работа, – предупредил его Селим.
– Знаю. Работа, коли хорошая, всегда тяжелая…
– Ты что, Кондрат, затеял? Да разве это для тебя – камни бить? Тебе полки в бой водить, на корабле по морю плавать! А ты – в карьер. С Селимкой в ряд один, – решительно осудил его Чухрай.
– Нет, дед… Надоело мне саблей махать… Я Хаджибей-крепость брал, первым в башню ворвался. Ныне же, гляди, какой город поставлен! А я в его стены до сих пор ни одного камня не вложил. А может, дед, камень бить чести поболее, чем саблей махать, а? Иль у Луки в холопах служить?
Чухрай развел руками.
– До чего же ты дошел с горя горького, Кондратко! А ведь какой казак был добрый. Ну, хоть ты ему, Яков, скажи, какой на море дух привольный. Скажи, может, одумается.
Рудого не надо было просить. Пока Семен с Кондратом деревянными ложками хлебали юшку, он рассказывал о своем мореходстве, о доме своем новом – шхуне, хвалил шкипера и других матросов, но больше всего расхваливал последний рейс свой, когда, причалив к румынскому берегу, они взяли на борт более сотни болгар и греков, спасали их от разбойной турецкой орды страшного Кара Фержи[82].
– По прибытии нашего корабля в Одессу спасенным болгарам и грекам дали земли для поселения, – сообщил Рудой. – Так что морское наше дело тоже важность большую имеет, – многозначительно переглянулся Яков с Чухраем.
Кондрат грустно усмехнулся:
– Не по мне мореходство твое. Вот Иванко, сын мой, подрастет, тогда ты его к делу морскому приучи… Я же хочу на земле родной, что у басурмана отбил, город ставить. Думку эту мы еще с Маринкой имели.
Он вышел с Селимом из куреня.
Чухрай с Рудым последовали за ними. Все они направились по узкой тропке к пещере, вырытой в откосе берегового холма.
У входа в катакомбу уже толпился сермяжный люд с каменнорезными пилами, молотами, топорами. Здесь Кондрат простился с Чухраем и Рудым и подошел к толпившимся людям, которые один за другим опускались в карьер.
Скоро и его широкая спина скрылась в проеме пещеры.
