Он не желал себе романа на берегу моря, потому что такой роман был бы одновременно и недостаточно хорош, и слишком хорош для него. Ему не нужно мимолетного летнего приключения. И все же именно приключения он ждал и с надеждой вглядывался в каждое лицо, которое появлялось у него в окошке на почте. Здесь он был единственный, вне конкуренции, и никто не смог бы помешать ему, если что-то подвернется. А ведь как почтмейстер он привлекал к себе внимание: остроумный, интеллектуальный, элегантный. Ведь для того, чтобы удержаться на этой работе, он научился мгновенно обслуживать посетителей. Посетитель, затаив дыхание, мог наблюдать, как он мгновенно заполнял всевозможные бланки с неразборчивым шрифтом. Он щелкал арифмометром с быстротой автоматной очереди, считал банкноты как настоящий фокусник, проворно брал мелочь из высоких стопок, ни разу не просчитавшись, спутав монетку в 1 крону с монеткой в 10 эре. Он замечал восхищенные взгляды, и, сидя у себя за прилавком, рос в собственных глазах, размышляя о том, на какие свершения он, вероятно, способен… Но, если говорить о чем-то совершенно конкретном, то, конечно же, лучше всего он смотрелся в своем окошке, во всяком случае, он всегда это замечал по поведению женщин, с которыми пытался сблизиться. Порой, он украдкой прочитывал опущенные в почтовый ящик открытки и ощущал эрекцию.
Случалось, что он отправлялся в какое-нибудь кафе, чтобы, так сказать, посмотреть на жизнь, но обычно он тихонько сидел где-нибудь в углу, чувствуя себя старым и, украдкой наблюдая за самоуверенной веселящейся молодежью, завидовал им всем. Более серьезными выходами в свет можно было назвать посещение здешнего отеля «Вик» по субботам или какого-нибудь ресторанчика в Арендале. (Ведь не мог же он тешить себя надеждой на приключение в Странде. Исключая три недели летом, здесь, можно сказать, царило безлюдье)… Правда, к вечеру сам-то он обычно уже так набирался, что вряд ли смог бы вступить в разговор с встретившейся ему подходящей женщиной. И, осознавая, что находится на этой стадии, он напивался еще больше…
Но сегодня был особенный день. Уже при одном воспоминании о ее облике кинозвезды, ее имени в сберкнижке, этих высветленных уложенных волосах, об ее появлении на почте в тот самый день, когда было опубликовано объявление о розыске, он ощутил такую уверенность, что осушил и четвертую бутылку, ведь было всего только начало четвертого, а опыт показывал, что он вполне мог еще продолжать пить с толком и с расстановкой, и вполне еще может успеть прийти в себя, если надумает отправиться в отель «Вик» на танцы в восемь часов.
«Нет уж, сегодня все будет по-другому», — это он точно знал.
И все же приготовления нужно начать как можно скорее. Скажем, надо обдумать, как лучше одеться. Ведь надо же при встрече произвести как можно лучшее впечатление. И вот, медленно и неохотно, начал он возвращаться в окружающую действительность: в полупустую квартиру с горой грязной посуды, сваленной в кухонной раковине еще со вчерашнего дня и неприбранной постелью с несвежими простынями, с комками и хлопьями пыли по всем углам. За три месяца отсутствия жены их тесная, но, в своем роде, милая, изящная и удобная квартирка превратилась чуть ли не в замусоренную берлогу сломленного, покорного судьбе старого холостяка, имеющего пристрастие к жирной пище и кисловатому пиву.
Ну, нет, таковым он себя не считает. Хотя, собственно говоря, квартира в ее теперешнем виде устраивала его гораздо больше, чем раньше, когда она была заполнена всякими безделушками, к которым питала пристрастие Соня. Правда, она увезла не только их, но, к примеру, радиолу, которая была куплена по его инициативе, ее музыка вообще мало интересовала, во всяком случае, она не значила для нее столько, сколько значила для него. Увезла она и стенку — свадебный подарок ее родителей (хотя вскоре очень быстро после свадьбы обнаружилось, что гораздо нужнее стиральная машина). Но он не осмеливался спорить с ней по поводу увезенного. Слава богу, у него остался радиоприемник, так что в перерывах летних передач «Для тех, кто в пути» с их вечным шумом прибоя, криками чаек и интервью с рыболовами, он мог послушать сносные музыкальные программы. На табуретке, на фоне голой стены стоял также телевизор. Телевизор она оставила ему, потому что ее родственники отдали ей на время свой, который они обычно держали в летнем домике. Ее родственники обеспечили ей квартиру на время «испытательного срока». Собственно говоря, в течение года именно они и готовили почву для этого разъезда. Во всяком случае, с того момента, когда им всем стало ясно, что у Отто Хагебекка напрочь отсутствует честолюбие, жизненная хватка, инициатива, чтобы добиться чего-нибудь в жизни, создать для своей семьи тот минимально достойный жизненный уровень, какой ей надлежит иметь в их процветающей стране. Другими словами, все началось с того дня, когда он вежливо, но твердо отказался от места для застройки на Сандехея или, как его называли в народе, «Холме толстосумов», то есть, отказался от весьма привлекательного вложения средств, которое тесть имел возможность ему предложить благодаря своим связям. Вкупе со своими соображениями, какой именно типовой проект подходит для данной местности плюс разъяснениями насчет того, что заем в банке, где он сам является членом правления, отнюдь не будет проблемой, а в качестве залогового капитала можно будет поместить часть из будущего сониного наследства.
Когда Отто поблагодарил и вежливо отказался, тесть сжал губы, а Соня плакала целый вечер, называя его ничтожеством. Наверное, это выражение было заимствовано. Его употребляли обитатели шикарного белого особняка, крытого темной гладкой черепицей, проклиная тот день, когда их дочь связалась с этим музыкантом из джаза и вечным студентом, который, видите ли, никак не может закончить свой юридический факультет.
— Ну, что ж, твое здоровье, тесть! Вот ты и получил свою дочь обратно. Но с помощью Отто Хагебекка тебе не удалось умножить число несчастных рабов банка. Он человек стойкий. Будь здоров!
Он поднялся и засеменил в спальню, держа недопитую бутылку пива в руке. Костюм криво висел на вешалке в шкафу. Он был в узкую полоску, широкий пиджак, карманы немного наискось с клапанами. Все по моде двухлетней давности. Да, как это, интересно, он надеется в подобном одеянии произвести впечатление на Алису Хамре, королеву гангстеров, находящуюся в розыске? Может быть, уместнее было бы надеть джинсы, свободную, небрежно расстегнутую рубашку и кожаную куртку? Он громко и угрюмо рассмеялся. Н-да, попробуй-ка найти джинсы для этого бесформенного толстяка, вес — восемьдесят восемь килограммов, рост метр 78. Ха-ха-ха. Блеск. Что говорить, он явно не Казанова. Его залысины с двух сторон в последние годы все углублялись и углублялись, пока не встретились на макушке, и, конечно же, эта потеря волосяного покрова никак не может компенсироваться усами и редкой бородкой, которые он отрастил для внушительности, чтобы придать себе более цивилизованный вид. Конечно же, нет. Ну и что, все же он несомненно обладал многими другими важными качествами, и вот сейчас, находясь под влиянием пива, в блаженном оптимистическом, радужном состоянии, он приходил к убеждению, что и она эти качества заметила. Стоит припомнить только, ведь она была такой любезной, милой и доверчивой, когда пыталась запудрить ему мозги о том, что ее работа якобы тоже связана с почтовым ведомством. Она прекрасно приняла и с удовольствием выслушала всю его глупую витиеватую болтовню, сущность которой содержала в себе просто комплимент ее внешности. И несмотря на ее солнечные очки между ними установился контакт. Это абсолютно точно. И на это он и рассчитывал сегодня вечером.
