С соседями по палате общение скорее скудное. Разговоры в основном о температуре, о врачах и сестрах, о предстоящих визитах, ну и о погоде, потому что на улице день ото дня теплеет, через открытые окна заглядывает солнышко, если и дальше так пойдет, вскоре можно будет перебираться вместе с койкой в сад на крыше, откуда, по слухам, видно чуть ли не пол-Вены. Сосед Йозеф, что на койке рядом с ним, — симпатичный усатый сапожник, целый день на ногах, хотя у него из шеи трубка торчит, однако он с удовольствием уплетает больничную еду и завидует доктору, к которому каждый день приходит его девушка, самого-то его еще ни разу не навестили. Впервые за три дня он избавлен сегодня от ментолового опрыскивания, что весьма отрадно, лечение, похоже, и вправду помогает, он в состоянии немного поесть, хотя бы в угоду Доре, которая потчует его обедом из трех блюд, на первое бульон с яйцом, потом курица с овощами и на десерт бисквит со взбитыми сливками. Правда, банан в пирожном не вполне ему по вкусу, но Дора все равно счастлива, все уже хорошо, и нет причин для тревоги и отчаяния, уже даже можно строить планы на будущее. Обсуждается либо снова санаторий Гримменштайн, либо другой, поменьше, в Кирлинге неподалеку от Вены. Дора уже звонила, наводила справки и заставила Макса пустить в ход свои знакомства, даже Верфель вроде бы проявил и принял участие, потому что Францу наблюдать все это беспрестанное умирание вокруг уже невмоготу. Вчера ночью еще один пациент скончался, Йозеф на прогулке слышал, а потом и подробно разузнал, при том что и сам он чувствует себя неважно, у него постоянно жар, возбуждение, и никакими уговорами его в кровать не уложишь. Дора намерена поехать в Кирлинг, посмотреть на месте, что там за санаторий. Профессор Хайек, который этот переезд решительно не одобряет, мог бы приезжать туда из Вены для консультации и лечения, никаких ограничений для посетителей там нет, она постоянно могла бы быть с ним рядом, короче, сразу после обеда она поедет.
На следующий день все решено. На пригородном поезде до Кирлинга рукой подать, приняли Дору чрезвычайно любезно, сам санаторий небольшой, скорее почти пансион, двенадцать комнат, на окраине поселка. Всем распоряжаются хозяева заведения, супруги Хофман. Цены сносные, а главное преимущество — есть комнаты для родственников. Тем не менее вид у Доры бледный, похоже, что-то там, в Кирлинге, ее перепугало, словно она поняла, что после Кирлинга никакого другого санатория уже не будет. Опять она приходит за два часа до начала посещений, чтобы приготовить ему обед, но на сей раз, хотя сегодня тоже опрыскиваний не было, да и погода дивная, чувствует он себя плохо, его мучит жажда, на прошлой неделе он пил недостаточно, а нагонять задним числом врачи не позволяют. Дора, кстати, рассказала им о предстоящем переезде в Кирлинг, теперь и родителей надо известить, что он опять же предоставляет сделать ей. Переезд в субботу, пишет она, место дивное, лесистое. К вечеру он и сам постепенно начинает в это верить. Прощание, пожалуй, не то слово. Он ощущает некоторую тяжесть внутри, быть может, это всего лишь леность, но и досада, опять переезжать, ведь это, к сожалению, означает, что и здесь его зачислили в разряд безнадежных, даром, что ли, все последние дни врачи к нему почти не заглядывали.
В остальном же, не считая жажды, состояние его вполне сносное, хотя силы убывают. Он чувствует это с каждым движением, с самого утра, как только мыться идет, словно внутри что-то прохудилось и из него по капле, но непрестанно и неумолимо, вытекает живительная влага. Дора чего только не делает для подкрепления его сил — приносит к завтраку жирное молоко или какао, чуть позже обязательно яйцо в разных видах, на обед курица или телячья отбивная, протертые помидоры, жаренные с яйцом на сливочном масле, цветная капуста или нежный горошек, на десерт кусочек торта со взбитыми сливками, иногда бананы или яблоко, потом на полдник опять какао или теплое молоко со сливочным маслом, а на ужин снова что-нибудь с яйцом. Может, это как раз из-за обильной еды он такой вялый? Даже в короткие часы, когда с ним Дора, ему трудно бороться со сном, и когда вдруг приезжает Феликс[17], но этот час он еще как-то продержался. Феликс и вида не подает, что доктор произвел на него какое-то особое впечатление, он очень рад знакомству с Дорой, даже для Йозефа находит дружеское словцо, после чего обстоятельно передает приветы из Праги, от Макса и от Оскара[18], которые там, вдали, по-прежнему о нем помнят. Для Доры его визит — желанная перемена, у них все в полном порядке, если погода позволит, можно даже выйти ненадолго прогуляться. Она даже что-то говорит про «выздоровление», и как они будут рады поскорее отсюда уехать. Две недели назад, думает он, вся надежда была на санаторий, неделю назад это оказалась Вена, а теперь, значит, это будет Кирлинг. У Феликса, как всегда, полно работы с журналом «Самооборона»[19], который доктор регулярно читает. Родители недавно переслали ему последний номер, но он хотел бы получать без пересылки, чтобы читать на балконе, Дора сказала, что в Кирлинге у него будет балкон, и комната на южной стороне, он сможет по нескольку часов лежать на солнце, и в данную минуту ему слышится в этих ее словах чуть ли не благое предзнаменование.
6
Не проходит и двух недель, а от всех этих Дориных надежд мало что остается. Никогда она не думала, что будет вести такую жизнь, и тем не менее она ее ведет, приняв свою участь, как смиряется с судьбой потерпевший крушение мореход, которого забросило на необитаемый остров, — живет, сколько хватает сил, а хватает их не всегда. По вечерам в гостинице она буквально на последнем издыхании, измотана и вместе с тем взбудоражена, ведь поводы для всяких мелких волнений возникают то и дело, сегодня утром телеграмма от Роберта, который без всякой предварительной договоренности просто уведомляет о своем приезде, чему ей удается воспрепятствовать лишь ценою самых недвусмысленных выражений. Франц между тем уже просто часы считает, до того ему не терпится уехать, ведь это их последний день в Вене. Она перекусила в ресторане, где, по счастью, не привлекает особого внимания, постояльцев сейчас немного, у официантов работы почти нет, так что кто-то из них то и дело подходит к ее столику спросить, не желает ли она чего. Она попросила подать карандаш и бумагу, хочет написать его родителям, только от себя, что ей непривычно, да и врать от своего имени гораздо трудней. Она пишет о предстоящем переезде, все это якобы с полного согласия врачей, что уж точно переворачивает факты с ног на голову, ведь на самом деле они до последнего ее отговаривали, но извольте, Франц бодр и весел, а проспекты нового санатория она в ближайшее время вышлет.
В день отъезда настроение хуже некуда, ночью, оказывается, умер Йозеф, а ведь еще накануне вечером бегал как молодой. Впервые она видит, как Франц плачет, это слезы гнева, словно при всем желании он не может понять, не в силах смириться, как это Йозеф, неугомонный Йозеф — и вдруг умер. Как это врачи могли недоглядеть? Со своей стороны Дора видит в этой смерти прежде всего предостережение: даже если человек на ногах и ест за двоих, это вовсе не означает, что он выживет. Почта опять приносит последние новости, открытку от Макса, который продал мышиную историю и просит сообщить, на какой адрес высылать деньги. Погода, по счастью, превосходная. Около полудня они трогаются в путь, до вокзала берут машину и в самый раз поспевают к поезду, который идет прямо до Клостернойбурга. Их сопровождает Феликс. Все рады, что клиника уже в прошлом, на душе полегчало, можно обсудить планы на ближайшие дни, ведь места вокруг санатория и впрямь дивные, его балкон утопает в цветах, а комната залита солнцем. Все сияет белизной — стены, кровать, шкаф, умывальный столик, есть даже письменный стол, хоть и непонятно, как он тут уместился, поэтому чуток тесновато, это да, но уж никак не скажешь, что неуютно. Госпожа Хофман, вместе с супругом зашедшая поприветствовать нового пациента, говорит, что для них это большая честь, тут же проводит краткую экскурсию, но Франца интересует только комната. Она во втором этаже, с видом на сад, где уже расцветают первые розы. Трое-четверо пациентов сидят на веранде, где-то вдалеке слабо журчит ручей, вокруг холмы, леса, виноградники.
