– Почему талибы отнимают у девочек одно из основных прав – право на образование? – спросила я.
Отсутствующий Муслим Хан, разумеется, не ответил. Его телефонное интервью было записано заранее. И в этой записи невозможно было найти ответ на мой вопрос.
После передачи все поздравляли меня с удачным выступлением. Отец смеялся и говорил, что мне надо идти в политику.
– Ты произносила зажигательные речи, едва научившись говорить, – поддразнивал он меня.
Но я не слишком обольщалась на свой счет, понимая, что мне удалось сделать лишь первые робкие шаги.
Наши попытки протестовать были подобны цветам эвкалипта, унесенным мощным порывом ветра. Разрушение школ продолжалось. Ночью 7 октября 2007 года до нас донеслось эхо нескольких далеких взрывов. На следующее утро мы узнали, что боевики в масках ворвались в школу для девочек Сангота и колледж для мальчиков Эксельсиор и взорвали здания, используя самодельные взрывные устройства. Учителя и ученики заблаговременно покинули помещения, так как они получили письма с угрозами. Это были знаменитые школы, в особенности Сангота, основанная во времена последнего вали и известная высоким уровнем преподавания. Они относились к числу самых больших в стране – в Санготе насчитывалось около 1000 учениц, в колледже для мальчиков – 2000 учеников. Отец был там после взрыва и видел груды развалин, в которые превратились школы. На фоне груд битого кирпича и горящих книг он дал несколько интервью представителям различных телеканалов. Домой отец вернулся подавленным.
– Они не остановятся ни перед чем, – повторял он.
И все же отец не терял надежды и верил, что разрушению будет положен конец. Но его очень огорчало разграбление разрушенных школ. Местные жители моментально растаскивали по домам уцелевшую мебель, книги, компьютеры. Когда отец узнавал об этом, на глаза у него наворачивались слезы.
– Эти люди подобны стервятникам, расклевывающим мертвые тела, – говорил он.
На следующий день после взрыва школьных зданий отец выступил на «Голосе Америки» и обрушил на виновных весь свой гнев. Во время передачи Муслим Хан, спикер талибов, находился на телефонной связи со студией.
– Чем вам так не угодили эти школы, что вы решили стереть их с лица земли? – спросил у него отец.
Муслим Хан ответил, что в школе Сангота преподавание велось в христианском духе, а колледж Эксельсиор был учебным заведением общего типа, где мальчики и девочки занимались вместе.
– Все это ложь! – возразил отец. – Школа Сангота действовала с 1960-х годов. Она никого не обратила в христианство, напротив, многих христиан обратила в ислам. А в Эксельсиоре совместное обучение велось только в начальных классах.
На это Муслим Хам ничего не ответил.
– Разве у талибов нет дочерей? – спрашивала я у отца. – Неужели они не хотят, чтобы те учились?
Наша директриса, госпожа Мариам, была выпускницей Санготы, там училась ее младшая сестра Айша. После уничтожения Санготы Айша и еще несколько девочек перешли в нашу школу. Расходы, которых требовала школа, по-прежнему превышали доходы. Но хотя новые девочки исправно вносили плату за обучение, на этот раз отец вовсе не радовался увеличению числа учениц. Он обращался во всевозможные инстанции, требуя восстановления обеих разрушенных школ. Как-то раз, выступая перед большой аудиторией, отец взял на руки крохотную девочку, которую привел с собой кто-то из слушателей, и провозгласил:
– Эта девочка – наше будущее! Неужели вы хотите, чтобы она выросла неграмотной?
Собравшиеся возбужденно загудели. Никто не хотел, чтобы их дочери лишились права на образование.
Новенькие, поступившие в нашу школу, рассказывали жуткие истории. Айша сообщила, что однажды, возвращаясь из Санготы домой, она увидела талиба, который держал за волосы отрубленную голову полицейского. Из рассеченной шеи капала кровь. Все новенькие девочки хорошо учились, так что соревнование в нашем классе стало еще более жестким. Одна из них, Рида, отлично произносила речи. Мы с Монибой очень подружились с ней, но дружба втроем дает множество поводов для ревности, и порой мы бурно выясняли отношения. Мониба всегда приносила в школу еду и только одну лишнюю вилку.
– Для кого эта вилка? – с обидой спрашивала я. – Кто твоя лучшая подруга, я или Рида?
– Вы обе мои лучшие подруги, – со смехом отвечала она.
К концу 2008 года талибы уничтожили около 400 школ, в Пакистане было сформировано новое правительство, возглавляемое президентом Асифом Зардари, мужем убитой Беназир Бхутто. Но создавалось впечатление, что ситуация в долине Сват правительство совершенно не волнует. В своих интервью я часто повторяла, что дела обстояли бы иначе, если бы дочери президента Зардари учились в одной из сватских школ. Террористы-смертники устраивали взрывы по всей стране. В воздух взлетел даже отель «Мариотт» в Исламабаде.
Что касается долины Сват, то обстановка в Мингоре была более спокойной, чем в отдаленных районах. Поэтому многие наши родственники перебрались из деревни в город и поселились у нас. Наш маленький дом теперь был переполнен до отказа. Из страха перед талибами мы, дети, не могли, как прежде, играть в крикет на улице или на крыше дома. Все, что нам оставалось, – играть во дворе в шарики. Мы с братом Хушалем постоянно дрались, а после он с плачем бежал жаловаться маме. Признаюсь честно, мы с ним никогда не были друзьями.
Мне нравилось делать себе разные прически. Часами я торчала в ванной перед зеркалом и подражала актрисам, которых видела в кино, пытаясь придать своему взгляду то нежность, то задумчивость, то страстность. До тех пор пока мне не исполнилось девять лет, мама стригла меня коротко, как мальчика, чтобы в волосах не заводились вши. К тому же короткие волосы куда проще мыть и расчесывать. Но в конце концов мама вняла моим мольбам и разрешила мне отрастить волосы до плеч. Я гордилась тем, что волосы у меня густые и волнистые – у Монибы, например, они были совершенно прямые, – и укладывала их локонами или заплетала в косы.
– Что ты так долго делаешь в ванной, пишо? – сердилась мама. – Ты не думаешь о том, что она может понадобиться нашим гостям? Почему все должны тебя ждать?
Самые тяжелые времена настали в Рамадан 2008 года. Рамадан – это месяц поста, во время которого правоверные мусульмане не должны есть и пить до захода солнца. Талибы уничтожили городскую электростанцию, так что нам пришлось обходиться без электричества. Несколько дней спустя они взорвали газопровод, и мы остались без газа. Стоимость газовых баллонов, которые мы покупали на базаре, увеличилась вдвое. Теперь маме приходилось готовить на костре, так, как делают в деревнях. Мама не жаловалась – семью нужно был кормить в любых условиях, и она это делала. К тому же другим приходилось еще хуже, чем нам. Самая серьезная проблема состояла в отсутствии чистой питьевой воды. В городе вспыхнула холера, унесшая множество жизней. Больницы не справлялись с наплывом пациентов, которых приходилось размещать в палатках на улице.
Отец купил генератор, но установил его не дома, а в школе. Генератор качал из артезианской скважины чистую воду, за которой в школу приходили все окрестные жители. Каждый день на улице выстраивалась очередь с кувшинами, бутылками и бидонами. Некоторых соседей это очень пугало.
