Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
«Киевлянин»:
КИЕВ, 25 ДЕКАБРЯ. «В момент взрыва из дверей гостиницы выбежала какая-то молодая женщина и побежала по тротуару, вслед ей с лестницы гостиницы слышался чей-то голос: «Держи, держи!» Бежавшую женщину схватил случайно проходивший крестьянин; женщина кричала: «Это не я сделала, пустите меня!», но ее задержали с помощью подоспевшего городового. Задержанная сказала, что она ничего не знает, а как только увидела огонь, бросилась бежать из номера. Вызванный врач «Скорой помощи» сделал раненой перевязки, найдя у нее поранения или огнестрельным оружием, или же осколками бомбы.
Взрывом на третьем этаже «Купеческой» разрушена полностью перегородка соседнего номера, обвалилась штукатурка, вылетели рамы, вся обстановка превратилась в груду обломков. В полу образовалась сквозная дыра до второго этажа.
В губернском жандармском отделении по свежим следам была допрошена владелица «Купеческой» госпожа Кессельман. Из сбивчивого ее рассказа выяснилось следующее. Две недели назад на третьем, самом дорогом этаже сняли по номеру приезжие, судя по всему — любовники. Девица, предъявившая документы на имя Фейги Хаимовны Каплан, минская мещанка, по профессии модистка, прибывшая из Одессы, и проводивший много времени в ее номере молодой человек, зарегистрировавшийся на имя Тамма Абрамович. К постояльцам наведывались несколько раз неизвестные лица обоего пола. Шуму, однако, не производили, жалоб от соседей на сей счет не поступало. За четверть часа до происшествия девица, спустившись вниз, рассчиталась у стойки дежурного за проживание. На вопрос следователя, не вызвали ли при регистрации паспортов приезжие какие-либо подозрения, госпожа Кессельман ответила отрицательно. Несмотря на это, генерал-губернатор Киевского края генерал от кавалерии В.А. Сухомлинов приказал гостиницу «Купеческую» на неопределенное время закрыть, а госпожу Кессельман подвергнуть административному аресту на три месяца. Дабы неповадно было впредь селить у себя террористов».
— Подсудимая встаньте!
Сидевший в центре стола тучный военный пригладил седой «ежик» на голове.
— Фамилия.
— Каплан, — произносит она безучастно.
— Имя?
— Фейга.
— Отчество?
— Хаимовна.
— Лет?
— Шестнадцать.
— Замужем?
— Девица.
— Где родились?
— Я уже говорила. Не раз… — ею овладевает досада. — В Речице, Волынской губернии.
— Потрудитесь не вступать в спор! — кричит председатель. — Отвечайте на вопросы! Профессия?
— Белошвейка.
— Белошвейка, — слышится с краю стола. — Загорелый офицер со щегольскими усиками устремил взгляд в ее сторону. — Это что же у вас, у бомбистов, шутка, что ли, такая? Бомбами белошвеите?
— Капитан Тиньков! — строго поводит бровями председатель.
— Прошу прощения, господин полковник! — меняет тон офицер. — Слушать тошно.
Председатель на короткое время углубился в бумаги, четверо остальных о чем-то перешептываются.
Переминаясь с ноги на ногу, она смотрит по сторонам.
В просторном зале гарнизонного офицерского собрания с царским портретом на стене жарко натоплено, льется сквозь запотевшие окна свет зимнего утра. Буднично, безмятежно. Убранные в угол кресла с бархатными спинками, ажурная оградка на полуэтаже. Ни столичных адвокатов в золотых пенсне, листающих за конторкой сочиненные накануне пламенные речи, о которых говорил Витя, ни сочувствующей публики в рядах.
Она плохо спала накануне. Не проходила тупая боль в затылке, саднили прооперированные в день ареста раны — на голове, правой ноге, спине, ягодицах. Измучилась донельзя: с утра до вечера таскания по кабинетам, вопросы, вопросы. Одни и те же, в тупой последовательности, безучастными голосами: фамилия-имя? замужняя-незамужняя? грамотная-неграмотная? вероисповедание? говорит ли по-русски? А на каком, спрашивается, языке вам отвечают? На польском?
Ее фотографировали, снимали отпечатки пальцев, мерили, описывали приметы: какого цвета волосы, глаза, какой формы нос. Возили несколько раз на дознание в «Купеческую». Номер их был опечатан, внутри все оставалось как во время взрыва: обгоревшие стены, развороченный гардероб, дыра в полу, выбитая рама окна. Белоглазый следователь с дурным запахом изо рта требовал подробности, кричал возмущенно: «Перестаньте водить нас за нос! В номере вы были не одни, так? Откуда копии поддельных документов, печати? Где сейчас ваш напарник! На конспиративной квартире? Назовите адрес!»
О Викторе она думала не переставая. Как вышло, что они разминулись, потеряли друг друга из виду? Почему он не остался с ней? Сбежал, чтобы спастись самому? Не верилось, хоть убей!
Успокаивала себя, строила догадки. Вырвался на свободу, чтобы ее спасти. Соберет боевую группу, организует налет на острог. Или перехватит по дороге на дознание. Или придумает что-нибудь еще. Он же необыкновенный — горячий, смелый, любящий. Не даст пропасть…
В Лукьяновском остроге ее держали в одиночке. Привинченная к полу металлическая койка, окно под потолком, вонючий горшок в углу. Снятые перед операцией в полицейском лазарете юбку и кофту, заляпанные кровью, увезли, как ей объяснили, в прачечную, выдали взамен арестантскую одежду: короткое суконное платье до колен, пахнущий вываркой полосатый халат с «бубновым тузом» на спине, бумазейные чулки, безобразные, не по размеру, «коты» на толстой подошве, бушлат и два шерстяных платка — на голову и на плечи — для прогулок на воздухе.
В гардеробе офицерского собрания, куда ее доставили в кандалах на судебные слушания, она остановилась на минуту перед трюмо. Ужаснулась: точь-в-точь штетловская побирушка Фрума, ходившая с мешком по улицам в сопровождении бездомных собак. Ловила не себе взгляды проходивших мимо офицеров, приглаживала растерянно волосы.
Заседание военно-полевого суда длилось недолго. Председатель задавал вопросы: действительно ли она, как утверждала на следствии, планировала совершить покушение в одиночку и сама изготовила бомбу? Верно ли, что проживавший вместе с ней в номере мещанин Тамма Абрамович не имеет к означенному событию прямого отношения и на момент производства снаряда в «Купеческой» отсутствовал? Готова ли она подтвердить заявление, что в преступном замысле не раскаивается, считает его актом революционной мести генерал-губернатору Сухомлинову за кровавую расправу над еврейским населением Киева?
Она отвечала коротко: да. Да, планировала в одиночку. Да, Тамма Абрамович непричастен. Да, она ни в чем не раскаивается.
Офицеры за столом позевывали, глядели в потолок. За окном разгорался день, в коридоре слышались шаги, голоса людей, звучало где-то еле слышно фортепьяно.
— Суд удаляется на совещание!
Делопроизводитель за столиком передал протоколы тучному полковнику, офицеры радостно устремились к выходу.
— В нужник не желаете? — окликнул ее просидевший все это время за дверью тюремный конвоир.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
