— По-моему, между нами еще не все кончено, Алиса.
— Мы уже это проходили.
— Да, я знаю, но ты же мне позвонила, Алиса.
— Перестань твердить «Алиса, Алиса»! Ты что, какой-нибудь чертов риэлтор?
Я слышу, как он медленно вдыхает.
— Ладно, мне пора. Удачи тебе в путешествиях… или что ты там придумаешь на этот раз.
— Давай в семь.
Я запрокидываю голову и подставляю лицо дождю.
Кэл молчит, но не отключается.
— Увидимся там? — спрашиваю.
— Хорошо.
Он дуется.
— Хорошо, — говорю я и жду, пока он положит трубку.
* * *
Когда я возвращаюсь домой, на крыльце ничего нет. Как и всю неделю. Кто бы это ни был, он перестал приносить подарки. И теперь мне их не хватает. Смешно.
В прихожей на коврике лежат два письма. Я не трогаю их. Иду наверх, набираю ванну, опускаюсь в нее и чувствую, как горячая вода прогревает мои кости, расслабляет усталые ноги. Вылезаю, укутываюсь в халат, который раньше принадлежал отцу — да, я тоже выбросила не все, — и наливаю горячий шоколад в красную кружку с щербинкой на ручке. Кухня кажется тихой и грустной, будто чувствует, что ее дни сочтены. Беру чашку и поднимаюсь на чердак. Ложусь на пол и смотрю в окно на потолке — жду, пока в небе появятся звезды.
Десять вещей, которые я собирался сделать в жизни
1. Открыть свою собственную галерею.
2. Стать художником.
3. Жениться.
4. Завести детей.
5. Я всегда хотел побывать в Арктике. Просто потому, что там так пусто.
6. Стать хорошим сыном.
7. В детстве я хотел стать астронавтом. Мне было четырнадцать, когда я увидел то фото с поверхности Луны.
8. Какое-то время я хотел стать архитектором.
9. Изменить чью-то жизнь к лучшему.
10. Не стать таким, как мой отец.
Думаю, твоя мама любила меня за то, что я мог сорваться и поехать куда угодно в любой момент. По крайней мере, ей так казалось. «Ты так молод, так свободен, — говорила мне она. — Пользуйся этим на полную катушку». Я кивал и отвечал: «Да, да, конечно». Интересно, что она бы подумала обо мне сейчас. Свободен я до сих пор — это правда. Зато уже старый, с больным сердцем. Слишком устал и напуган, чтобы позвонить в твою дверь.
Но я не сдаюсь. Не хочу, чтобы ты считала меня трусом, сачком. Я долго думал — бродил и думал — и наконец составил план.
Я создам для тебя особое место. Никакой роскоши. Мне на это хватит недели. Значит, надо опять приниматься за поиски, а это меня успокаивает, усмиряет пошаливающее сердце. Я знаю, какие цвета мне нужны. Знаю, что хочу сказать.
Вчера я шел на север — туда, где улицы широкие и тихие, с полированными автомобилями по краям. Проходя мимо дома с серебристыми воздушными шариками в окне, сквозь ограду я увидел, как во дворе резвились нарядные дети. Взрослые собрались вокруг длинного соснового стола, покачивая чашки с чаем в руках. Я вспомнил об Антоне и его письме. Представил себе, как его дочь водит пальцем по нарисованным цветам, и понадеялся, что он оставил ей адрес, куда написать ответ. Представил себе, как он кладет цемент на кирпичи, строит дом в Дагенхэме и думает о ней.
На низкой садовой ограде я нашел бледно-голубое кольцо с белой ромашкой, как-то застывшей в пластике.
Под скамейкой, на краю поросшего травой треугольника, скорлупка, отливающая серебром. Она напомнила мне о гирлянде из ракушек, которая висела над дверью в доме родителей. Когда дул сильный ветер, ракушки гремели по стеклу.
На подоконнике, рядом с фуксией в пузатом глиняном горшке, нашелся темно-синий треугольник пластика.
В пространстве, где парковочный счетчик входит в не совсем круглое, вырезанное для него отверстие в тротуарной плитке, я увидел винтажную пуговицу, обтянутую белым шелком.
Под шиной автомобиля я нашел золотую звезду с загнутыми лучами — одну из тех наклеек, которые учителя облизывают и крепят на детскую работу, если она хорошо сделана.
Я дошел до главной дороги — и все тут же изменилось: рев мчащихся автомобилей, мешанина из зданий, не сочетающихся друг с другом. Шестая женщина, к которой я подошел попросить немного мелочи, ответила: «Давайте я угощу вас чаем». Она, верно, решила, будто я принимаю наркотики, чтобы прогнать пустоту. Я пошел за ней следом. В кафе с ярко-зеленым меню она заказала мне чай и стала смотреть, как я высыпаю туда четыре пакетика сахара. Женщина была чересчур худенькая. Волосы она стянула в хвост. Красное пальто с большими пластиковыми пуговицами. Серьги в форме вишен свесились до воротника. Я хотел бы посидеть с ней, выпить чаю, но стаканчик картонный, навынос, а она уже открыла дверь.
По дороге обратно в Хит я увидел, как пожарная машина мощными струями заливает горящее офисное здание. Языки пламени все еще облизывали кирпичи; в воздухе стоял запах раскаленного металла и расплавленного пластика. Пару лет назад мне довелось пожить на выгоревшем складе в Уаппинге: почерневшие прямоугольники окон, бархатно-серые комнаты — все вокруг было покрыто слоем мягкого пепла. Он впитался в поры моей кожи, и ладони стали похожи на устья чернильных рек — вид с высоты птичьего полета. Пожив на том складе, я стал кашлять, как старик, но там было сухо, поэтому я ушел, только когда приехали бульдозеры.
* * *
Я выбрал место неподалеку от твоего дома — всего-то надо пройти немного по парку. Это небольшой закуток: пять-шесть футов в длину, где-то два в ширину. Он спрятан в зарослях рододендрона. Не дворец, конечно, но здесь тихо и сухо. Жить можно. Очищаю землю от листьев и палочек, разглаживаю ее ладонями. Вытряхиваю содержимое пакета — выплескиваю цвета. Вынимаю из кармана клубок, подбираю цвета, нанизываю их на нитку, один за другим, и привязываю к веткам. Алиса. Доченька. Люблю. Прости. Отец. Начало каждого слова висит в центре этого убежища, покачиваясь из стороны в сторону, словно там гуляет ветер. Беру скрученную золотую фольгу, обвязываю ее посередине ниткой и подвешиваю. Теперь кусочек пурпурно-розового картона: проделываю гвоздем дырочку и продеваю в нее еще одну нитку. Теперь, когда я начал, я чувствую себя лучше.
Много лет назад, еще когда отец был жив, я снял крошечную комнату в грязном доме. Она была похожа на клетку с холодными белыми стенами и узкой кроватью. Я начал собирать цвета — осколки и кусочки, которые я находил на улицах или в кладовой супермаркета, где тогда работал. Я приклеивал их прямо на стены. Это было против правил съема жилья, но хозяин никогда не заходил, а я уехал оттуда, не оставив нового адреса. Помню одной девушке это нравилось, нравилось водить пальцами по этим выпуклостям на стенах. На следующее утро я проснулся — а ее уже не было, но в тот же день под мою дверь просунули конверт. В нем было перо сороки — сотни оттенков черного; огрызок красного карандаша; ребристая ракушка вроде тех, что мы подбираем в детстве, идя вслед за родителями по бесконечной песчаной полосе. Я аккуратно приклеил их, воображая, как в следующий раз она будет их искать, но она так и не вернулась.
