Он по-прежнему что-то быстро — и явно довольным голосом — говорил Лексиусу. Мне было ясно, что по крайней мере во дворце невольник быстро научится понимать, что от него хотят. Но пока что незнакомый язык туземцев заставлял нас чувствовать себя изгоями и чужаками.
Возможно, предметом их беседы сейчас был я, а может, они обсуждали что-то совершенно иное. Но так или иначе, поговорив с правителем, Лексиус болезненно хлестнул меня плеткой по подбородку, и я напрягся всем телом. Тогда он развернул меня за крюк в торце фаллоса, так что я оказался лицом к купальне. По правую руку я обнаружил султана, хотя и не осмеливался поднять на него взгляд.
Лексиус несколько раз быстро стегнул меня по икрам, и я двинулся вперед, очень надеясь, что понял все правильно. Затем он указал мне плеткой на дальний ряд колонн, и я торопливо зашагал в ту сторону, снова ощутив в себе это странное сочетание гордости и глубочайшего унижения, неизбежного из-за наручников и ремней, да еще и привязанных к фаллосу.
Когда я дошел до колонн, то услышал щелчок пальцами, развернулся с горящим от волнения лицом и двинулся обратно, видя впереди две яркие расплывчатые фигуры туземцев, внимательно наблюдающих за мной.
Я приблизился к ним довольно быстро и, как мог, грациозно, и вся эта недолгая процедура произвела на меня вполне предсказуемый эффект: я ощущал себя в гораздо большей степени рабом, чем каких-то несколько мгновений назад или стоя на той же садовой дорожке.
Лексиус снова стегнул меня и жестом велел развернуться и продефилировать перед ними еще раз. Теперь, проделывая это, я старался плакать горько и беззвучно, надеясь, что господам такое придется по вкусу. Когда я в очередной раз пересек комнату, мне вдруг пришло на ум, что будет ужасно, если эти мои слезы будут расценены как дерзость, как недостаточно полное смирение. И эта мысль настолько испугала меня, что уже на подходе к султану с управляющим я заплакал еще горше. Я глядел вперед, не видя ничего, кроме причудливого орнамента на дальней стене с завитками, листьями, с затейливой игрой узоров и цвета.
Султан поднял руку к моему лицу и вновь, как тогда, на садовой дорожке, тронул кончиками пальцев дорожки слез. Под высоким ошейником у меня от непрестанных всхлипываний судорожно вздрагивал кадык. Правитель провел ладонью по моей обнаженной груди, коснулся одного за другим горящих под зажимами сосков, скользнул ниже, к животу. Его прикосновения были невыносимо приятны, вызывая попросту сводящий с ума всплеск наслаждения. Я понял, что, доберись он до моего крепыша, я больше не смогу держать себя в руках. И от этой мысли беспомощно застонал.
Однако в этот момент Лексиус быстрым движением пихнул меня плеткой в бок. Это, вероятно, был знак снова опуститься в полуприседе. На сей раз заставили подняться и сгорбиться Тристана.
С немалым изумлением я вдруг сообразил, что в состоянии беспрепятственно, незаметно для султана, в упор его разглядывать: я ведь не мог из-за широкого ошейника опустить голову. Он стоял прямо возле меня, по левую руку, всецело поглощенный созерцанием Тристана, так что я решил — точнее, не мог не поддаться искушению — хорошенько рассмотреть его светлейшество.
У него оказалось достаточно молодое лицо — что, впрочем, я и ожидал увидеть — и, в отличие от Лексиуса, без малейшего налета грозности или загадочности. Власть его не проявлялась в наружности какой-то надменностью или гордыней — это обычно свойственно людям низшего ранга. Напротив, в его чертах проступало нечто совершенно исключительное, какое-то внутреннее сияние. Лучезарно улыбаясь, он помял пальцами склонившемуся Тристану ягодицы, потеребил в нем бронзовый фаллос, ощутимо подергав за крюк в основании.
Затем Тристану велели подняться, и на восторженном лице султана отразилось восхищение его красотой. В целом он производил впечатление человека приятного, красивого, с живым умом и умеющего как следует наслаждаться своими рабами. У него были великолепные, относительно короткие и густые волосы — роскошнее, чем у кого-либо из обитателей дворца, — убегающие крупными красивыми волнами от висков назад. Темно-карие глаза, при всей их живости, были немного задумчивы.
При иных обстоятельствах, где-нибудь в менее беспокойном месте, такой человек сразу бы мне понравился. Однако здесь и сейчас эта его жизнерадостность, его бросающееся в глаза добродушие заставляли меня чувствовать себя гораздо более слабым и безвольным. Я не понимал, как это происходило, однако, несомненно, это было как-то связано с выражением его лица: он искренне нами наслаждался, и здесь это казалось чем-то совершенно простым и естественным.
В замке королевы всему, происходившему там, придавалась нарочитая значимость. Мы были как-никак особами королевских кровей! И предполагалось, что наша служба способствует нашему совершенствованию. Здесь же мы были безымянными ничтожествами — никем и ничем.
Когда Тристану приказали прошагать до колонн, лицо султана просияло. Казалось, принцу удалось проделать это несравнимо лучше, нежели мне. В его стати было больше достоинства, внутренней силы. Плечи его были чересчур сильно отведены назад, вероятно, потому что руки у Тристана были немного короче моих и к тому же оказались крепче притянуты к фаллосу.
Я не мог отвести от него взгляда: уж больно хорошо держался этот парень! И желание во мне то восторженно вспыхивало с новой силой, то вновь опадало, повинуясь какому-то томительному ритму.
Довольно скоро Тристану велели раскорячиться вприсядку рядом со мной. Нам приказали повернуться лицом к колоннам и купальне, скомандовали обоим опуститься на колени.
Потом Лексиус показал нам позолоченный шарик, и у меня сжалось сердце: я узнал эту забаву. Но как же мы сумеем принести его обратно без помощи рук? Я даже содрогнулся, представив, насколько это будет неуклюже. Эта игра была как раз тем похотливым развлечением, которое я с ужасом предвкушал, едва только вошел в эту спальню. Еще хуже, что нас при этом будут оценивающе разглядывать: насколько мы способны развлечь великого султана?
Мгновение — и Лексиус катнул шарик по полу. Мы с Тристаном тут же на коленках поспешили наперегонки за ним. Принц вырвался вперед и наклонился подцепить шарик зубами. Ему даже удалось это сделать, не потеряв равновесия. И до меня неожиданно дошло, что я на сей раз проиграл. Тристан вышел победителем! Мне ничего не оставалось, как враскорячку вернуться к нашим игривым господам — к тому моменту Лексиус уже забрал шарик у Тристана изо рта и одобрительно погладил принца по голове. На меня же он сверкнул глазами и, едва я приблизился к нему на коленях, стегнул меня плеткой по голому животу. Я только услышал, как султан добродушно рассмеялся, поскольку стоял, опустив глаза, и ничего не видел, кроме блестевшего передо мной мраморного пола. Лексиус между тем хлестал меня по груди, по бедрам. Я сморщился от боли, из глаз снова покатились слезы. Потом он с силой крутанул нас обоих, поставив в начальную позицию для нового забега, и снова запустил позолоченный шарик. На этот раз я припустил за игрушкой во всю прыть.
Шарик остановился недалеко впереди, и мы с Тристаном устремились к нему, яростно отпихивая друг друга. Мне удалось завладеть игрушкой, однако Тристан все равно меня обошел, коварно вырвав ее у меня из зубов и тут же заторопившись к господину.
