Мы находились рядом с Рекой, а мне и невдомек. Я же видела вокруг только лес. Представьте мое удивление, когда оказалось, что эта старая мельница, про которую упомянул король, – та самая, что стоит через Реку от Шеллинга. Ну, та самая, где вроде бы появляется призрак женщины. Я сказала королю, что это прекрасная идея. И тихо надеялась, что мне удастся посмотреть на физиономию Звитта, когда он узнает, что его ждет.
Джей отправился в Шеллинг на плоскодонке, которую дядя Кестрел держал в мельничной запруде, и передал нашим бывшим односельчанам приказ повелителя. Вскорости на этот берег приплыл Звитт и с ним еще несколько человек. Они кое-что привезли, а насчет всего остального принялись упираться. Думаю, у них и вправду было неважно с запасами. В конце концов, половодье ведь затопило все огороды. Но Звитт стал бы возражать, даже если бы сидел на груде овощей высотой в милю, а кто-нибудь попросил у него одну-единственную морковку.
Звитт заметил Хэрна и сразу же его узнал. Он испросил дозволения поговорить с королем наедине. Я подсматривала за ними с мельницы и видела, как они прогуливаются вдвоем среди незабудок неподалеку от мельничного колеса. Звитт, судя по физиономии, говорил про нас какие-то гадости. Но монарх лишь рассмеялся и похлопал Звитта по плечу. Я поняла, почему повелитель был так доволен. Он убедился, что мы говорили правду и что Единый – это и в самом деле Единый. Мне кажется, он нарочно подъехал поближе к Шеллингу. Наверное, на его месте я и сама поступила бы точно так же, но на сердце у меня стало тяжело. Он никогда не отпустит нас. Хэрн донес, что король по просьбе Звитта пообещал ему двойное вознаграждение как плату за то, чтобы нас оставили в покое. Но обещания легко даются и легко забываются.
– Ваши друзья с того берега твердят, что вы наложили на них какие-то заклятия, – обратился ко мне Джей. – Ты что, ведьма?
– Нет! А жалко! Я бы… я бы развернула им ноги коленками назад!
– Вот это характер!
До сих пор немного горько об этом думать.
С верхнего этажа мельницы, где я сплю, видны развалины нашего дома. Это дело рук Звитта. Из-за этой грусти и беспокойства за Робин мне очень захотелось ткать. Потом пришел тот мой сон. А потом нас навестил дядя Кестрел.
Мы устроили постель для Робин в сухой комнате на первом этаже.
Там есть дверь на Реку – через нее выгружали муку, – и в погожие дни я держу ее открытой, чтобы Робин могла смотреть на воду. Все то время, что я тку, Река остается красивой, как никогда. Вода в ней сияет зеленью.
Река течет медленно и лениво. Под лучами солнца вода в ней делается золотисто-зеленой. Над поверхностью вьется мошкара. Из воды часто выпрыгивают рыбки. А то с ивы падают почки и подплывают к самому порогу. Но Робин все это не радует. И мне становится все труднее быть терпеливой с ней.
В первый день я чуть не поколотила ее. Когда мы обосновались на мельнице, мне захотелось, чтобы Гулл был с нами и я могла за ним присматривать. Если бы мы поменяли его местами с Младшим, никто, кроме нас самих, не заметил бы разницы. Робин развернула Гулла и позволила мне забрать его. Но Младшего она не взяла.
– Я не хочу, чтобы он был рядом со мной! – заныла она. – Убери его!
Пришлось спрятать Младшего наверху, у себя в постели. И стоило мне хотя бы упомянуть о нем, как Робин тут же начинала плакать. При этом она всячески цеплялась за Единого, да так, что даже мне редко удавалось взглянуть на него хотя бы одним глазком. А еще к нам приходил наш правитель – наведывался каждый вечер – спросить про «золотого господина». Так Робин даже не позволила монарху взглянуть на него.
– Хочу, чтобы король оставил нас в покое! – заявила она.
А потом Лапушка притащила на постель Робин дохлую мышь. Крику было – будто она принесла не несчастную мышь, а ядовитую змею. После явился Джей. Его всегда сопровождает шум и веселье. Он говорит, что смех лечит. Но до меня вдруг дошло, что он приходит к нам потому, что ухаживает за сестрой. Я была потрясена. Как можно ухаживать за Робин, когда она болеет! А кроме того, Джей старый и любил многих женщин. Он сам этим хвастался. Это меня тоже потрясало. Но несмотря на все это, Джей мне нравился. И потому я пребывала в полнейшей растерянности.
– А Джей тебе нравится? Ты бы вышла за него замуж? – спросила я у сестры.
Робин содрогнулась:
– Нет! Я не выношу, как он машет своей культей!
И вправду, казалось, будто обрубок руки Джея живет какой-то своей жизнью. Я тоже не любила на него смотреть.
– Неужели он тебе совсем-совсем не нравится? – допытывалась я. – Вот он в тебя влюбился.
– Перестань об этом болтать! Я не хочу за него замуж! Я вообще не собираюсь выходить замуж! – выпалила Робин, словно безумная.
Я готова была дать самой себе пинка. Лишь после полуночи сестра успокоилась и уснула.
Когда она наконец-то угомонилась, я открыла дверь, выходящую на Реку, села и задумалась. Похоже, что все это моя вина, потому что я дважды нехорошо обошлась с Единым. А потом мне показалось, будто в Реке что-то светится. Я встала на колени на пороге и в испуге уставилась в золотисто-зеленые глубины. И увидела там огромную тень, напоминающую человека с длинным носом и наклоненной головой. Если бы не Робин, которая только что уснула, я бы точно заорала. Уверена, это был Канкредин.
– Этот однорукий шутник ляпнул, что моей Робин нездоровится, – молвил дядя Кестрел.
Он подгреб прямо к двери, и в его лодке горел небольшой фонарик. А откуда взялась та тень – понятия не имею.
– Сейчас неподходящее время собирать беззубок. – Я обрадовалась, увидев дядю Кестрела. – За запрудой разбит королевский лагерь.
– Знаю, золотце. Я пришел посмотреть, как вы тут.
Я немного поплакала и рассказала дяде Кестрелу про наше путешествие, про короля и про Единого. Но про Гулла я упоминать не стала. Дядя Кестрел подумал, что Гулл умер по дороге.
– В этом и король, и Бессмертные одинаковы – им нет дела до трудностей, которые они создают другим. Ты уж сделай как-нибудь, чтобы Робин оставалась здесь до тех пор, пока не выздоровеет. Иначе худо будет. Может, тебе привезти что из вашего дома?
– Дядя, ты единственный человек в Шеллинге, которого я люблю! – воскликнула я. – А мой ткацкий станок цел? Или его сломали, как и крышу?
– Нет, так уж никто не буйствовал. Только выместили злость на стенах и крыше.
А потом он сказал такое, что я до сих пор бешусь, когда вспоминаю его слова.
– Я их не оправдываю, но все-таки вы отчасти сами виноваты – все, и даже Робин. Вы же знали, что отличаетесь от них, и при этом вели себя так, будто лучше остальных. А люди этого не любят.
От злости я даже дар речи потеряла.
– Так что, привезти тебе твой ткацкий станок? – поинтересовался дядя Кестрел, и я его простила.
– И еще мои катушки, и челноки, и иголки, и прялку! И не забудь про пряжу!
