Нет, Мартин оказался не тем человеком, какого мне хотелось. Да, он прохладно относился к собственной дочери, даже когда она попала в тяжелое положение. Да. Это прохладное отношение меня беспокоило. И да — я ничего не забыла, — мои сомнения по поводу его отношения ко мне уже начали поднимать свои головы еще до появления Клэр в нашей жизни. В моей жизни. Ведь в его жизни она существовала со дня своего рождения, хотя, очевидно, не так, как хотелось и ожидалось.
Все это выглядит достаточно просто, но когда как следует подумаешь, все далеко не так просто. Во-первых, все вышеупомянутые причины, которые по меньшей мере должны держать Мартина на расстоянии, а по большей — заставить порвать с ним, не могут стереть все, что существует между мной и Мартином. Не могут, и все тут. Когда мы с ним вместе, только вдвоем, Мартин зажигал во мне жизнь, делал меня активнее, умнее. Он был ласковым, когда я нуждалась в ласке, нам нравились одни и те же вещи, и от этого за здорово живешь не отмахнешься.
Он был человеком из плоти и крови, такой же, как остальные, кто встречался мне в жизни. Когда он говорил, что любит меня, от его голоса перехватывало дыхание. Вы можете понять, о чем я говорю? Я не говорю о силе физической красоты. Я говорю, что мы с ним были близкими людьми. Я дышала его дыханием, моя кожа знала его кожу, мои нервные окончания искрили от его прикосновения. К такого рода отношениям я никогда не могла легко повернуться спиной. И он обладал вкусом, чувством юмора и элегантностью. Он был неизменно учтив, а о многих ли мужчинах можно это сказать?
Кстати, незнакомые люди останавливали его на улице, чтобы сказать, что он похож на Кэри Гранта.
И он меня любил. Теперь все ясно?
Я совсем запуталась. Не знала, что делать, поэтому поступила как последняя идиотка с человеком, который этого меньше всего заслуживает.
После того как он рассказал мне о световом шоу, мы долго сидели с Тео, расстроенные из-за страданий Клэр. Тео повернулся ко мне и спросил:
— Корнелия, ты уверена в Мартине? — Я не была готова ответить на этот вопрос, мне даже слышать его было тошно. Я была заведена, готовый костер, только спичку поднеси. Я знала, вопрос был по существу, но решила считать его риторическим, а поступать так было трусостью. Линни обязательно обозвала бы меня трусихой.
Но спичка загорелась. Я вспыхнула.
Вспыхнуть-то я вспыхнула, но голос оставался ледяным.
— Выходит, ты за два дня все понял о Мартине?
Что бы сделали обычные люди, услышав такой вопрос? Наверное, психанули бы, что было бы вполне естественно, или бы дали задний ход, извинились и пошутили бы на свой счет, но Тео умел молчать. Он умел очень многозначительно молчать, наблюдая и не суетясь. И он знал вопросы, на которые не следует отвечать. Я всегда восхищалась этими чертами в Тео, но на этот раз для восхищения у меня было неподходящее настроение. Я решила заполнить его зеленоглазый покой своим ядом.
— Ты решил, что он плохой отец и плохой человек. Ты решил, что он эмоционально убог, не так ли?
Молчание.
— Что ты вообще знаешь о детях и об отцовстве, Тео? Довольно легко появиться в жизни ребенка в уязвимый момент и стать героем. Но ты не думаешь, что зашел слишком далеко, решив, что ты эксперт по отношениям между Мартином и Клэр и можешь судить? — Я задыхалась.
— Я не знаю Мартина, — тихо сказал Тео. — Я просто поинтересовался, насколько хорошо его знаешь ты. — Тео разозлился, я догадалась по напряженному взгляду и красным пятнам на щеках. Но даже если он злился, он не опускался до сарказма, когда обсуждал важные вопросы. Но это не имело значения. Я пылала, как лесной пожар, совершенно потеряв над собой контроль.
— А, ты судишь не об отношениях Мартина и Клэр, а о наших с ним отношениях? Верно? Я теперь все правильно поняла? Просто блеск. Замечательно. А как насчет тебя? У тебя такой счастливый брак, что твоя жена оставляет тебя одного на праздники. Ты действительно хорошо знаешь Олли, Тео?
Этот выпад был омерзителен, но у меня были серьезные сомнения по поводу брака Тео и Олли. Этот аргумент я выдвинула в свою защиту, которой, впрочем, совершенно не заслуживала. Ведь сомнения всего лишь сомнения. Вполне возможно, что Тео и Олли провели последние два года в брачном раю, какого невозможно себе представить, и в таком случае моя ядовитая стрела отскочила от его крепких доспехов, не оставив и вмятины. Моя мать думала, что они счастливы. Но лично я сомневалась.
Эти сомнения не возникли из моего природного хорошо развитого цинизма. Цинизм и романтизм соседствуют во мне вполне благополучно. И в настоящую любовь я верю. В списке того, во что я верю, настоящая любовь стоит на первом месте.
Насколько я могу судить, Олли тоже верит в настоящую любовь, потому что за два месяца до брака с Тео она познакомила меня со своей «половинкой» (ее выражение, не мое). Он был ее коллега, быстро поднимающаяся звезда в лаборатории, и отличался необыкновенной красотой. Скорее всего именно поэтому Олли захотела меня с ним познакомить. Шесть с половиной футов ростом, родом с Ямайки, выпускник Оксфорда, серьезный велогонщик, который, возможно, и не стал чемпионом по единственной причине: его широченные плечи и коэффициент интеллекта были настолько весомы, что пригибали его к земле.
Куда более ошеломляющим, чем физические и умственные достоинства «половинки», было то, что моя холодная, как лягушка, сестра в его присутствии превращалась в потерявшую дар речи и хлопающую ресницами девицу. Когда он входил в комнату, Олли почти не отличалась от тех фанаток из серии «Битлы приехали в Америку», которые открыто рыдали, хватались за щеки обеими руками и визжали. За те полтора часа, которые я провела с ними, она даже уступила ему в научном споре.
Короче, в один прекрасный момент они оба подали заявки на существенный грант, который выдавался под проект на Галапагосских островах, и это убило их отношения. Грант присудили только Эдмонду (так его звали, Эдмонд Бэттл), и он его принял. Эдмонд собрал шмотки и уехал. А было: «Олли и Тео, пока смерть не разлучит их». Сами делайте выводы.
Ядовитая стрела попала в цель. И хотя для моего поведения невозможно найти оправдание, я еще раз хочу выступить в собственную защиту. Еще до того как стрела достала его, до того как я увидела, как Тео слегка, но вполне заметно отпрянул и поморщился, как от боли, я все бы отдала, чтобы вернуть эти слова назад. Тео встал, ушел на кухню и просто остался там стоять, придерживаясь одной рукой за стол и глядя в пол. Я смотрела, как он там стоит, мужчина, который неожиданно попал в нашу жуткую неразбериху, но не ретировался, как сделали бы многие, а принялся разбираться в ней, как будто это самая естественная вещь на свете. Мужчина, который остался на Рождество, отдав всю свою энергию, чтобы хоть немного избавить дочь друга своей свояченицы от одиночества и сердечной боли. Мой старый друг, человек необычайной доброты!
Я двинулась к нему сквозь болото стыда, в мутной жиже которого меня стоило навсегда утопить, взяла его за руку и попросила прощения так, как не просила никогда раньше.
