Они неторопливо направились к выходу.
— Фло, а чем мы займем пассажиров во время полетов? — спросил Рид. — Ведь у нашей авиакомпании должен быть свой подход к обслуживанию пассажиров.
— Будем поить их фирменным кофе и раздавать романы о любви. Или вот это! — Флоран сунула руку в сумочку, достала толстую кипу писем. С некоторых пор она всегда носила их при себе.
— И охота тебе таскать их в сумке! — засмеялся Рид. — Ведь я рядом, так что в любой момент могу повторить все, что там написано.
Они сели в машину. Отсюда было видно, как в небо поднимается самолет за самолетом. Один из них уносил отца Климента, который так много сделал для их счастья.
— А все-таки отец Климент ошибался.
— В чем? — спросил Рид, не глядя на Флоран: он выезжал на трассу и дожидался, когда можно будет влиться в бесконечный поток машин.
— Бог нашей любви жил не в той статье! — Флоран задумчиво смотрела перед собой.
— А где?
Флоран ответила не сразу — положила на колени сумку, вынула пачку потертых писем, достала конверт.
— А вот послушай! И все поймешь.
Она начала читать. Вначале медленно, нараспев, но с каждым словом, с каждой фразой все торжественнее и вдохновенней.
«Моя дорогая Флоран! Я никогда и ни у кого не видел таких прекрасных глаз, как у тебя! Это нечто волшебное, глубокое, сравнимое разве что с бархатом южной ночи. Я утопаю в них, как в колодцах с живительной водой, которую хочется пить маленькими глотками. Когда-то, когда я буду богат и независим, я поставлю памятник твоим глазам — два сияющих маяка во тьме расступающейся ночи. Потому что по-другому я не могу выразить свою любовь к тебе, восхищение твоим сердцем, твоим мужеством и нежностью».
Они мчались сквозь ночь. Флоран читала и читала, и ничто не могло ее остановить. Потому что это были слова настоящей любви, любви, прожигающей ночь, бескорыстной, глубокой и чистой, словно только что выпавший рождественский снег.
