— Иди, иди домой, — тихо прошептала она тогда. — И жди меня… — Слезы душили, она глотала комок, застрявший в горле. Ох как не ко времени ей было умереть.
Она не умерла. Анализ обрадовал ее. Таня перевела глаза на Ольгу, которая сейчас протягивала руку ей. Так протянуть ли ей свою навстречу?
Протянуть? Значит, изменить свою жизнь. Совершенно. Броситься в воронку, которая закрутит, засосет… А если она утонет? Как же Катя?
А если она не изменит свою жизнь? Что будет с ней, с Катей? Серая монотонность. Безрадостное существование, битва за сегодняшний день сегодня, за завтрашний — завтра, и так до самой смерти? Она будет ходить на работу и сидеть с утра до вечера, думать, на что купить еду?
— Ольга, мне надо время. Ты меня просто ошарашила.
— Хорошо. Подумай, посмотри вокруг, загляни внутрь себя, я уверена, ты согласишься. Я скажу тебе больше — твоя лавка скоро лопнет. А если и нет, останешься там, денег будет так мало, что затраты сил несоизмеримы с вознаграждением. Если ты, конечно, не маньяк библиотечного дела. Потому что страсть как таковая не оплачивается. Ты сам платишь за нее. В принципе это правильно. Потому что ты платишь только за то, чего сам хочешь. По своему выбору. Возьми меня — я снимаю. Я фотограф. Мне платят, если я снимаю на заказ. Портрет, жанр и так далее. Но если я снимаю то, что хочу, почему мне должны платить? Ведь я удовлетворяю свою собственную страсть. Поэтому вполне справедливо брать с меня деньги за выставку, которую хочу сделать я. Ведь я хочу показать всем себя. Так или нет?
Таня горько и печально рассмеялась.
— Здорово излагаешь. Что бы ты сказала, если бы у тебя не было денег?
— Вот в том-то и дело. Но если развить мысль — ты ведь хочешь жить на свете. Значит, заработай на свою страсть к жизни. Главное — цель, не средства. А цель — жизнь.
— Ты думаешь, я смогу?
— Я же смогла.
— Да, ты смогла. Но ты другая.
— Таня, мы одинаково устроены. Мы только думаем, что разные. Мы все хотим одного и того же — жить с комфортом. От него человек испытывает удовольствие. Мы же не гении. Не те, кого Господь отметил своим поцелуем в темечко. Нас с тобой он забыл поцеловать или пропустил второпях, иначе мы давно бы это ощутили. Так что давай жить с любовью к себе. Зачем себя мучить, если можно радовать? Ты хочешь, чтобы твой муж, твоя дочь имели все, что надо? А если из вас троих тебе выпал вариант заработать для семьи, почему бы нет?
Таня смотрела на Ольгу и думала — почему Ольга не побоялась ей рассказать?
А чего ей бояться? Как она, Таня, может навредить ей?
— Ну ладно, уже поздно. — Ольга позвала официанта. — Думай. Но недолго. Звони.
Ольга ехала домой и спрашивала себя: почему она рассказала Татьяне все? Ведь она рисковала и рискует до сих пор… Если Таня пойдет и расскажет…
А потом ей стало смешно — представить себе Татьяну, которая рассказывает какому-нибудь милиционеру страшную историю про женщину, которая перевозит «не знаю точно что, но, кажется, догадываюсь где». Куда и откуда — тоже не ясно. Это не Татьянин вариант. Вообще-то люди в большинстве своем преувеличивают степень риска — из-за страха, оставшегося с тех времен, когда рискованно было просто дышать. Она могла бы поставить Таню перед фактом, как Ирма и Иржи поставили ее. Но это годится не на всякий характер. Татьяна должна участвовать в деле с открытыми глазами. Она человек не рисковый. Но очень надежный.
Ольга улыбнулась и обогнала на светофоре «мерседес» с типом в шляпе за рулем. Вот тебе, дружок, получи от женщины. Из «кукольного домика».
16
Руки Иржи дрожали. Он сидел в темной комнате, совершенно не понимая, какое время суток. Окна плотно закрыты, а может, их вовсе нет. Пахло ужасно — будто рядом где-то прорвало канализацию. Иржи задержал дыхание. А может, он в подвале?
Голова трещала. Как будто по ней стукнули молотком и она вот-вот развалится на куски. Никогда в жизни у Иржи так не болела голова.
В углу раздался шорох, фырканье — о Господи, крыса! Рубашка Иржи прилипла к спине.
Скрип, шаги. Они все ближе. Казалось, чьи-то каблуки грохочут по мосту, перекинутому через бездну…
Иржи, знавший человеческое существо не только снаружи, но и изнутри, думал, что ничего не боится. Но сейчас его тело сковал ужас. Мысль лихорадочно работала — кто засунул его сюда и чего хочет?
Скрип металла, полоска света, даже не полоска, а мерцание, будто свет, устремляясь сюда, застревал по дороге, цеплялся за невидимые препятствия, и только самые дерзкие лучи достигали этой бездны.
Дверь снова закрылась, и Иржи оглушила тишина.
Он ждал, не сомневаясь, что кто-то вошел, — он уловил в воздухе новый запах.
У Иржи было обостренное обоняние, которое иногда мешало ему оперировать. От запаха крови, резкого, сладковатого и тяжелого, в первые секунды операции его мутило. Но он боролся с собой. Сейчас пахло… Чем? О Боже. Не может быть…
— Иржи Грубов? — От тихого голоса, раздавшегося справа, он едва не подскочил. — Здравствуйте, Иржи Грубов. Я не буду вас томить…
Он не знал этого голоса. «Еще бы, — одернул он себя, — с зажатым носом и своего голоса не узнаешь». Иржи молчал.
— Почему вы не отвечаете на приветствие, Иржи Грубов?
— Я не знаю, кто вы…
— А разве папа с мамой не учили вас здороваться даже с незнакомыми людьми, если оказались в одной комнате?
— Слушайте, говорите, что вам от меня надо?
— Не так резво, приятель. Я принес привет от вашего друга. От Энди Мильнера.
— Но почему за этим приветом понадобилось меня засовывать к крысам? — Иржи начинал злиться.
— Для солидности привета. Для того чтобы вы его прочувствовали, дорогой мэтр. Итак, Энди Мильнер просил передать вам, что если не согласитесь на его новые условия, а товар теперь будет вам стоить…
Цена, которую он назвал, была такой несуразной, что у Иржи помутилось в голове.
— Тогда пускай свой товар он засунет себе в задницу. Мне легче закрыть свою клинику, чем…
— Не горячитесь, Грубов. Клинику вы закроете только в том случае, если сядете на хороший срок. Вы это понимаете, выдающийся ученый? То, что вы делаете…
Внезапно пальцы Иржи оказались крепко стиснутыми сильной рукой.
— А если вам и это не страшно, мы займемся вашими пальчиками.
Иржи чуть не завопил от боли.
— Я могу показать, как это будет, пока на левой руке… Показать? А может, больше не станете противиться? Хирург со сломанными пальцами — ничто. Так или нет? Конечно, можно стать терапевтом. — Тишина треснула от смеха. — Так вы согласны на новую цену?
— Согласен, — выдохнул Иржи. — Выпустите меня отсюда.
