По прошествии двух недель я снова что-то делал неподалеку от лестницы, ведущей в подвал, и услышал, как Джеси и Джек обсуждали, куда идти выступать в тот вечер. Речь шла о ночном представлении (вместе с полудюжиной других номеров) в той дыре, куда лет тридцать назад я ходил снимать девочек.
Я дождался половины двенадцатого, потом вышел на морозный воздух. Прошел через парк (чувствуя себя вором), миновал китайский квартал (где повсюду был навален мусор, в котором копошились кошки), потом дошел по улице почти до самого входа в клуб. Группа молодых парней топталась под дверью. Они курили, выдыхая дым из легких в ночной воздух, грубо смеялись и плевали на тротуар. Они все плевались как верблюды.
И вдруг я там увидел сына, он был на голову выше почти всех своих приятелей. Я тихо зашел в кафе на другой стороне улицы, откуда можно было незаметно наблюдать за происходившим. В субботний вечер в китайском квартале зеленым электричеством горели драконы, шныряли кошки, безобразные вывески круглосуточных забегаловок отбрасывали неоновые тени на асфальт. На другой стороне улицы перед Миссией Скотта[43]собирались закутанные в одеяла городские бездомные.
Прошло пять минут. Потом еще пятнадцать. Один из парней пригнулся — казалось, он говорит с кем-то, стоявшим на ступеньках в помещении клуба. Потом появился Джек, парнишка с лицом херувима. На морозе было видно дыхание ребят, они чуть дрожали от холода. Потом вдруг все заспешили внутрь, последний из компании щелчком отправил окурок изящной дугой на проезжую часть.
Я подождал, пока все они войдут в здание, потом перешел на другую сторону улицы. Озираясь, поднялся по лестнице — наверху даже воздух был другой. С каждым шагом он становился теплее и все больше отдавал щенками и застоявшимся пивом. Из дальней комнаты доносились звуки какой-то музыки в записи. Выступление еще не началось. Я решил подождать, пока не станут играть, а потом проскользнуть внутрь. Поднявшись наверх, я завернул за угол. Звонивший кому-то с платного телефона молодой человек взглянул мне прямо в глаза. Это был Джеси.
— Я тебе перезвоню, — сказал он, повесил трубку и повернулся ко мне. — Пап, — произнес он укоризненно, потом с улыбкой подошел ко мне, загородив путь в зал. Я глянул ему через плечо.
— Это то самое место? — спросил я.
— Сегодня тебе не надо туда идти, пап. Как-нибудь в другой раз, только не сегодня. — Джеси ненавязчиво меня развернул, и мы стали спускаться по ступенькам.
— Кажется, здесь играли «Роллинг Стоунз», — сказал я, с надеждой глядя через плечо, но тяжелая рука сына (какой же он сильный!) вела меня вниз и дальше из клуба, пока мы не вышли на улицу.
— Я что, даже на одну песню не могу остаться? — чуть не взмолился я.
— Пап, я тебя люблю, но сегодня не твоя ночь, — ответил Джеси. (Кажется, я уже слышал конец этой фразы от Брандо в картине «В порту», когда он говорил с братом на заднем сиденье автомобиля.) — Как-нибудь в другой раз, я тебе обещаю.
Войдя в спальню минут двадцать спустя, я услышал, как в темноте заворочалась жена.
— Ну, что, прищучили тебя там? — спросила она.
ГЛАВА 11
КАК-ТО ВЕЧЕРОМ ДЖЕСИ СЛУЧАЙНО СДЕЛАЛ ОДНО ЛЮБОПЫТНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ. Мы тогда возвращались домой с ужина и задержались на минуту перед невзрачным одноэтажным домом, где жили, когда Джеси был еще совсем маленьким мальчиком с рыжеватой шевелюрой. Он в то время дружил с девочкой-ровесницей, жившей ниже по улице.
— Ты когда-нибудь сюда заглядываешь? — полюбопытствовал я.
— Нет. С тех пор, как сюда въехали другие люди, я не люблю здесь бывать. Мне всегда кажется, что наш дом кто-то захватил.
Небольшой дом практически не изменился — он был таким же кособоким, кое-где в изгороди не хватало штакетника.
— Никогда не думал, что он такой маленький, — сказал Джеси.
Мы постояли там еще некоторое время, поговорили о его маме и о том случае, когда его задержали за то, что он разрисовывал стену школы, находившейся на другой стороне улицы. Потом, погруженные в воспоминания, мы двинулись в южном направлении домой.
В тот вечер под впечатлением нашего разговора я заскочил в магазин и взял напрокат диск с фильмом «Американские граффити». Я не стал говорить сыну, о чем этот фильм, так как был уверен, что Джеси захочет посмотреть картину, а потом начнет выступать, заявляя, что она «слишком старая». Сам я не смотрел «Граффити» лет двадцать и немного опасался, что обаяние фильма и его легкость со временем поблекли. Но я ошибся. Фильм на самом деле чарующий и более глубокий, чем мне казалось раньше. (Хорошие картины дают больший простор мыслям, чем я думал, по крайней мере, тот процесс, в ходе которого они создаются.)
«Американские граффити» не просто рассказ о компании ребят в субботний вечер. Там есть потрясающий момент. Когда молодой Ричард Дрейфусс заходит на местную радиостанцию, он замечает, как Вольфман Джек скрипучим голосом рутинно что-то долдонит. Друйфусс вдруг понимает, что такое настоящий центр вселенной: это не некое физическое место, а воплощение желания о том, чтобы быть в центре событий; иначе говоря, не то пространство, куда можно пойти, а скорее то место, где хочется быть. И мне очень понравились слова парня, который любит гонять на машине, о том, как он заливает полный бак бензина, чтобы со свистом пронестись по городу, но город теперь кончается через пять минут. Сам того не понимая, он говорит о том, как кончается детство. Но эти слова меняют значение, если взглянуть на это под другим углом зрения. (С тех же позиций, с которых Джеси смотрит на наш старый дом.)
Мне не хотелось тратить много слов на параллели, которые можно провести, сравнивая Пруста с «Американскими граффити», но как еще можно относиться к той чудесной девушке, которая постоянно появляется и исчезает в «тандерберде» и постоянно не то манит, не то дразнит Дрейфусса, следящего за ней краем глаза? Единственным сравнением здесь могут служить мысли Пруста о том, что обладание и желание — понятия, взаимно исключающие друг друга, что девушка, которая хочет быть единственной, всегда должна оставаться недоступной.
— Пап, а ты согласен с тем, что нельзя одновременно иметь женщину и хотеть ее? — спросил Джеси.
— Нет, не согласен. Но я тоже так думал, когда был в твоем возрасте. Если я какой-нибудь девушке слишком сильно нравился, мне трудно было относиться к ней серьезно.
— Что же изменилось?
— В частности, мое чувство благодарности, — ответил я.
Джеси уныло рассматривал пустой экран телевизора.
— Получается, что Ребекка Нг как та девушка в «тандерберде», так?
