— Поедем к полковнику, там хоть закусить можно.
— Точно, мне все равно, в какую сторону ехать.
Мы быстро поднялись и пошли. Под луной у наших теней были длинные ноги. Свет фар был еще далеко, а Серафимыч стоял и ждал. Я засмеялся и потянул его за собою. Он нервно замер и побежал, прижимая рукой сумку и быстро перебирая ногами, кепка сползла на затылок.
— Да вы их не бойтесь, — засмеялся я. — Главное не растеряться. Когда вы теряетесь посреди дороги, то и водитель тоже теряется, и вы оба начинаете вилять в одну и ту же сторону. Замечали? Вот это опасно.
Он стеснялся своего страха и все поправлял кепку.
На дорожке к высотке полковника нас снова облаяли бездомные собаки.
— Да не бойтесь вы их, — засмеялся я и так крикнул, что они заскулили.
— Ну ты даешь!
— Запомните, если на вас бежит большая собака, вы сразу садитесь на корточки, собаки почему-то теряются от этого.
Он ходил по кухне и от волнения засовывал свою сухую ручку глубоко в карман и все говорил. Внизу под нами было пятнадцать этажей. Из окна редкие машины на дороге казались плоскими. Я начал перебирать вещи на столе, проверяя, сильно ли я пьян.
— Там у меня родственники по материнской линии живут, потом, после Ялты, можно будет вернуться этим путем, через Льгов, — сказал он и еще глубже всунул руку в карман, даже согнулся набок. — Такие красивые тургеневские места… А ведь они задушили свою мать, ну старшую сестру Сани Михайловны, там в деревне. Саня Михайловна злится, говорит, не мели ерунды, а я знаю, что они ее подушкой задавили. Устали от нее, измучили ее, а потом задушили. Вот такая история… давай выпьем.
— Давайте.
— Ты не думай, что я алкоголик, нет, я душой пью. Я только с тобой могу пить. С Мороковым пятьдесят грамм стоит только выпить, он сразу драться лезет.
— Не-ет, что вы.
— Вот только Юку жалко. Ему уже двенадцать лет! Они мучают его. Канаева его до истерики довела. Я взял сковородку, у меня бывает такое, я тогда страшен, и говорю: если ты его еще раз тронешь, я тебя сковородкой переебу!
Я захохотал.
— Да, у меня бывает такое, — он тер маленькой ручкой редкие седые волосы. — Я тогда страшен, бля!
— А давайте мы Юку в «Макдоналдс» сводим?
— Да? Ты правда хочешь?! Я давно хотел, ты как угадал! Он давно хотел в «Макдоналдс». Он ведь голодный, с корочкой хлеба ложился спать, и я боялся, что он поперхнется… Завтра тогда ты нас подожди там, возле кинотеатра «Варшава», знаешь, и мы выйдем.
— Давайте, нормально, — мне было радостно, что у меня есть деньги, и мы все втроем завтра пойдем в «Макдоналдс», и я буду радоваться радостью того мальчишки. Мысль эта привязывала меня к жизни, грела меня.
— Давай выпьем за завтрашний день!
— Давайте.
— Пью душой!
Я выпил и увидел динозавра на пачке «Кэмэла», хотя я знал, что там должен быть верблюд.
Он стучал кулачком по столу, хорохорился и казался особенно маленьким и беззащитным. Я закурил. Все равно на пачке вместо верблюда стоял горбатый динозавр с длинной шеей. Странно, под каким же углом зрения тогда смотреть на эту пачку? Интересно, конечно.
— А… …ты иди, ложись тогда, я здесь еще посуду уберу, потом лягу.
— Да, я что-то уже все…
Я еще раз глянул на пачку «Кэмэл» и пошел в большую спальню полковника, разделся и лег на широкую тахту, к стенке.
Пришел Алексей Серафимович и долго раздевался в темноте, устало вздыхал. Потом я очнулся, он задумчиво сидел с брюками в руках, блестела пряжка ремня, блестели белки глаз.
…………………………
— А, да-да…
— Я их согрею.
…………………………
Как глаза блестят у него. Задумался.
— Ложитесь, вы чего?
Смешно, головой к моим ногам лег. Ты так с мамой в детстве спал, но. Вздыхает так.
Не спит, тело замерло. Может быть, перепил?
Отвернулся, мутит его, видимо.
Снова повернулся. Ноги воняют у тебя, наверное? Помыть надо было, а… Вздыхает.
Как злит эта ночная сигнализация машин.
Ноги обнял. Смешно.
Да нет, этого не может быть, он перепил.
Крепко прижал ноги к груди. Не шевели пальцами.
Какие сильные руки у него!
Этого не может быть?!
Блядь, не надо!
Не может быть. У него руки трясутся.
Целует ноги.
Точно.
Этого не может быть.
Не может быть! Нет. Просто обнимает ноги от чувств. И все. Просто трется об них лицом. И все. Не шевели пальцами. Пнуть его, что ли?! Ты что. Аж нога дернулась.
Этого не может быть?! Это просто смешно было б! Никогда такого не было. Жизнь.
Алексей Серафимович… Сейчас скажу ему: хватит, Алексей Серафимович!
Нет, этого не может просто быть?! Что за год?
Боже мой… Это же сердце у него так бьется, просто колотится об ноги. Как у мальчишки. Никогда не слышал, чтоб у взрослого человека так сердце стучало.
…………………………
Гарник: Ты знаешь, Анвар, он, по-моему, «голубой». У него ладошка такая…
Асель: Твой Суходолов «голубой».
Ну, какой он голубой, Асель, он просто предан литературе! Асель: «Голубой», он женщин ненавидит!
…говорили, что Суслов, главный гомосексуалист Кремля.
Кирилл: А ты в Гурзуф с ним, что ли ездил?
И усмехнулся. Я понял, что он тогда подумал. Ну и что. Суходолов: я в той комнате свою книгу забыл.
Книга Дж. Болдуин. «Комната Джованни».
Флюра: Анвар, он мою ногу щупает!
Тот дед в кинотеатре щупал ногу Флюры. Дает бумажку. Я увидел у себя в руках три рубля. Отталкивал его руку с колена Флюры, щипал его руку. Как будто играл с ним.
…………………………
— Что?
— варинька…… варинька…
— Анваринька, Анварик…
— Ну, чё ты, бля… а? А чё ты, бля…
— ……………
…………………………
Так бьется его сердце. Так сильно стучит, как будто сейчас выпрыгнет. Хм, бедолага.
— Алексей Серафимович? Ложитесь сюда головой, там же неудобно, а здесь подушка.
Сидит, трет волосы рукой.
Пусть рядом лежит.
Прижимается, бля. Этого не может быть!
Варенька?!
Он что, тебя Варенькой называет?! Это пиздец, бля.
