Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
– Она, слушай, че-то себе там сделала, ну и… В общем, кровь хлещет, она не то что работать – на ногах стоять не может. Старший помощник и докапываться не стал: все ясно. Ну и списали. Так ей, слушай, потом еще в пароходстве распиналку устроили: как допустили, да вы отдаете себе отчет… В общем, понеслась душа в рай. А все почему?
Карл смотрел непонимающими глазами.
– Да потому, что за этот аборт надо было валютой платить, вот почему! Списали-то ее на берег в капстране, потому и валютой. А пароходство не любит такие номера. Не инфаркт, понимаешь.
Вернулись девушки; за ними появилась и официантка с подносом.
– Догоняйте, а то шампанское выдохнется, – беззубо посмеивался Анатолий, словно не он только что рассказывал жуткие судовые байки.
Карлушка с любопытством выпил коктейль. То, что он принял за вишенку, оказалось какой-то твердой соленой гадостью.
– Маслина, – снисходительно пояснил Анатолий.
Зинка весело смеялась. Высоко зачесанные надо лбом волосы ей не шли, но Анатолий не сводил с нее влюбленного взгляда. Настя легонько сдувала со лба блестящую челку – челка тут же возвращалась на место, – и смотрела на них, подперев голову рукой. В оркестре, до сих пор бездействующем, раздалось нерешительное треньканье, нарядно звякнули тарелки, и вдруг, с нескольких аккордов, начался вальс – сначала осторожно, под сурдинку, а потом в полную силу.
Анатолий поднялся первым и протянул Зинке руку. За ними, как по команде, одна за другой потянулись другие пары. Карлушка тоже встал и коротко поклонился Насте.
С площадки было видно, что в «предбаннике» толпится народ. Карл смотрел на танцующих и думал, насколько вальс не подходит к этим куцым, узким юбчонкам: юбка должна кружиться, а шлейф лететь за музыкой. Он ощущал рукой Настино тепло, и от этого, вместе с торопливо выпитым коктейлем, кружилась голова. «Давай сядем, у меня голова кружится», – попросила Настя, и он в очередной раз радостно удивился совпадению их мыслей. Тут же мелькнуло, что такие совпадения стали редки, но он прогнал непрошеную мысль; ну и что, что редки, – тем ценнее.
Они вернулись к столику. Вальс продолжался. Настя смотрела на счастливое и гордое Зинкино лицо, на руку Толяна, властно лежащую на ее спине, и с горечью, которую никак не могла прогнать, думала: без пяти минут женатики, все у них ясно. В который раз спросила себя, хотела бы она такого Анатолия – насовсем, на всю жизнь, – ответила стандартным «нет», но легче от этого не стало.
– Двадцать четвертое – это какой день? – спросил Карл.
– Суббота, кажется, – подумав, ответила Настя. – А что?
– Я забыл, во сколько свадьба? – он кивнул на возвращающихся Зинку с Анатолием.
– В двенадцать.
Настя улыбнулась, но горечь усилилась. Какого черта, в самом деле? Вот у Зинки все, как у людей, хотя в университете не учится и… талии нет, зато не будет век сидеть в общаге; через две недели станет женой моряка, а в заграничных тряпках талия не так важна. Зато я, как дура последняя, вернусь на болото. С дипломом.
– Ой, повело меня че-то; Толян закружил совсем, – пожаловалась Зинка. – А ты че на икру надулась, как мышь на крупу? Не боись, не кабачковая!
– Это шампанское на коктейли легло, давайте по икре вдарим, – Анатолий почему-то подмигнул Карлу, – и масло мажь потолще, Зинуля, потолще.
Он ловко подцеплял ножом шарик масла, клал на толстый слой ярко-оранжевые бусины икры и брал следующий кусок. Карлушка попробовал делать точно так же и первым делом уронил на скатерть тяжелое желтое ядрышко масла. «Бутерброд не может сделать по-человечески, – подумала Настя, – да и сам он… не Жерар Филип», – и улыбнулась, потому что недавно кто-то из однокурсниц сказал, что Карлушка похож на Жерара Филипа. Не так уж и похож, глупости; а все равно приятно.
Музыка звучала громче, люди за столиками тоже говорили громче и оживленней, но голоса звучали невнятно, сливались в общий гул.
– Ой, ну отцепись уже, Толян, – говорила Зинка, – не нужно мне твое судно. Была охота менять часы на трусы, будто мне в столовке плохо. Сам будешь башлять, а я на заводе останусь, все ж прописка будет. Правда, инженер?
Она с вызовом посмотрела на Карла и засмеялась. Слово «инженер» прозвучало снисходительно до оскорбительности. Наверное, Зинка чувствует, что он ее недолюбливает, и платит той же монетой. Если б у него спросили, за что, он не сумел бы определить словами безотчетное раздражение, которое в нем поднималось от нелепой ее прически, чуть выпяченной нижней губы и густо намазанных ресниц. Особенно напрягало, когда Зинка говорила что-то и вдруг обращалась к нему, неизменно добавляя слово «инженер», насмешливо, хоть безо всякой злобы, и тогда Карлу казалось, что он раздражает Зинку не меньше, чем она его. Потом это забывалось – до следующей встречи и следующего «инженера». Нормальная девчонка, убеждал он себя; немножко вульгарная, но здесь больше наносного. И вообще, какое ему дело, пусть это заботит Анатолия; ему-то что. Настя с ней дружит – значит, видит что-то такое, чего он сам, сквозь свою неприязнь, рассмотреть не умеет.
Из оркестра, примолкшего на какое-то время, теперь доносились негромкие звуки – не игра даже, а словно разговор музыкантов друг с другом, не предназначенный для непосвященных. Игриво полоскалось фортепьяно – и вдруг окрепло, зазвучало отчетливей, громче; включились другие инструменты; начался фокстрот. Зинка азартно постукивала ногой:
– Толян, пошли!
Через минуту они влились в толпу танцующих. Встал и Карлушка:
– Потанцуем?
– Не-а, посидим, – покачала головой Настя. – Я устала.
В зале было дымно. Свежий воздух почти не проникал, а шум и музыка, казалось, делали духоту плотной.
Фокстрот кончился.
На эстраду вышла певица в белом платье, сужающемся внизу, но с таким широким воротником, как будто ее окунули в ведро без донышка. Одно плечо певицы украшал пышный шелковый цветок; другой, поменьше, нашел приют в прическе, похожей на Зинкину. Певица посмотрела в зал и улыбнулась:
– Дорогие друзья, наш коллектив поздравляет всех присутствующих дам с Международным женским днем!
В зале захлопали. Певица протяжно запела о любви и разлуке. Анатолий пригласил Настю на танго, и Карлу ничего не оставалось, как пригласить Зинку. Вблизи, сам того не желая, он видел слипшиеся от туши ресницы и веснушки, старательно замаскированные пудрой, и сейчас, тронутый этой наивной старательностью, он простил ей «инженера» и дурацкие прибаутки.
Вдруг, почти без паузы, оркестр сменил темп, и певица окрепшим голосом азартно закричала в микрофон:
Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно,
Там бы, там бы, там бы, там бы пить вино.
Там, под океаном, трезвый или пьяный,
Не видно все равно!
Оторопев на несколько секунд, пары распались, и танцующие оживленно затопали на месте, потряхивая головами и руками.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
