— Сын мой, доблестный капуджи-ага принес нам жизнь и власть. Никогда этого не забывай…
— Бисмилляхи ррахмани ррахим! Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Я запомню твою услугу. Встань, чауш-паша! Клянусь, что никогда не отниму у тебя самое драгоценное — жизнь и здоровье, как бы ты меня не разгневал…
…В стамбульских мечетях и на могилах Мурада III и девятнадцати его сыновей, пораженных мечом ангела смерти Азраила, жгли свечи из жира — не из воска, как в христианских храмах. Богу нужно приносить в жертву домашний скот, а не мух, учит Коран. Отбив положенное число поклонов перед усыпальницами в знак почитания умерших, тень Аллаха на земле, повелитель Османской империи Мехмет III отправился совершать свой первый в жизни Еэр халифа — торжественный султанский намаз — в мечети Сулеймание и Айя София.
Под звуки тулумбасов, флейт и труб процессия шествовала по площадям-мейданам и улицам столицы. Сновали туда-сюда пайеки-скороходы, до пояса голые, с ятаганами и округлыми шлемами. Впереди ехавшего на коне султана шел по обычаю пешком великий визирь. Вид у садразама был ошарашенный и испуганный. Он не понимал, как сумел тупой и нелюбимый отцом Мехмет стать падишахом. Зато осознавал: на днях он сам испьет воду из реки Кевсерь, текущей в раю, а родственники будут отбивать поклоны на его собственной могиле.
Готовились к знакомству с шелковым шнурком почти все члены дивана, многие придворные, кроме чауш-паши. Искандар знал: его черед наступит не так скоро. Мехмету сначала предстоит расправиться с явными противниками и укрепить свой престол удачной войной.
Народ, как всегда, ничего толком не ведал про смену власти. Обсуждал разные слухи. С виду ликовал вовсю. Приветствовал нового правителя криками: «Уй я уй! Земной бог!»
Андроникос (впервые за свои пятьдесят лет) плакал от радости и был готов танцевать джурджуну, танец турецких шутов.
«Александр, сынок, как мне отблагодарить тебя за дарованное несказанное счастье?! Ты дал мне возможность собственноручно удавить подушкой кровопийцу Мурада! О боже, поскорей бы греки проделали это со всеми османами!»
Китай, провинция Хэнань, весна 1585 года
Хуа То продолжает свои труды и делает их без сожалений и сомнений. Он научился выдерживать любые нагрузки, стал гнуться во все стороны, как змея. Теперь его подвергают еще более изощренным испытаниям: выворачивают суставы и снова вправляют, заставляют освобождаться от кандалов и пут. В перерывах между упражнениями наставники посвящают его в основы буддизма. Скуки и будничности не существует. По вечерам перед сном, сидя в келье, он слушает стук собственного сердца и повторяет молитвы-гатхи, потом ложится и по мысленной команде погружает себя в сон.
У него теперь новое понятие о времени. Он осознает: ожидание — не бессмысленная трата сил, а подготовка к будущему. Мужчина, воин всегда должен упражняться и терпеть, готовясь к предстоящим испытаниям, конца которым не будет даже после смерти. Ведь все живущие проходят через кальпу или сансару — бесконечную цепь существований. В зависимости от того, насколько достойно ты вел себя в прежнем существовании, станешь в следующей жизни тигром или навозным жуком, императором или кули.
Сансара — источник страданий, от них можно избавиться, лишь познав истинное учение Будды, отрешившись от всего земного и достигнув нирваны — состояния, позволяющего прервать цепь существований и утратить собственное «я».
Но пока Хуа То не собирается вырываться из плена кальпы. Чиен-чиа, благородный мечник, не вправе рассчитывать на нирвану. Окровавленной пуповиной привязан он к земле, потребуется еще одна жизнь, чтобы искупить все убийства, которые он совершит, и перейти в высшее состояние. Ведь и бодхитсатвы — святые, равные по рангу буддам, сохраняют облик человека, чтобы иметь возможность помогать другим людям вступить на путь истины.
Что ж, Хуа То подождет: смерти нет, впереди вечность. Но в нынешнем своем существовании он обязан выполнить завещанное…
Сейчас он моет пол. Спиной чувствует движение воздуха сзади и чей-то внимательный взгляд. Хуа не спеша распрямляется и оборачивается. Перед ним послушник Лан.
— Дай мне тряпку! — приказывает он.
Старшим надлежит повиноваться. Хуа отдает ему грязный комок ткани, и послушник ни с того ни с сего вдруг резко бьет его по лицу тряпкой.
Первый порыв — ударить обидчика в ответ. Но он сдерживает себя. Пребывание в Шаолине научило его: терпение, смирение — главное.
Хуа То низко кланяется:
— Пусть мой старший брат Лан объяснит, чем я вызвал его неудовольствие. Если поступок этот не имеет серьезной причины, я запомню его и позднее, когда овладею цюань-шу, вызову моего старшего брата на поединок и переломаю ему кости либо сам погибну, — смиренным тоном произносит он.
— Вот так покорность! — с иронией говорит настоятель Као Минь, выступая из-за угла. — Послушник Лан испытал тебя по моему приказу, не злись на него. Если бы ты кинулся драться, то еще год просидел бы на кухне. Лишь когда мятежный дух смирится, его можно допускать к опасному занятию. Ты непохож на других, делаешь все не так, как обычные люди, хотя чаще добиваешься лучших результатов. Откуда в тебе столько боли и ненависти, отрок? Неужели ты все еще хочешь мстить своим обидчикам?
— Дедушка завещал мне мудрость ханьского народа: «Отомстить и спустя десять тысяч лет, — не поздно!»
— Мда, тигриная свирепость в тебе сохранилась, но ты научился прятать ее под внешней кротостью цилиня.[84]Ты созрел для учебы. Ступай за мной.
Хуа То проходит за ним во двор, где стоят наставники и ученики. Все в черных тапочках, одеты в серые штаны и куртки. Головы гладко выбриты. Двор белый, испещренный пятнами теней, которые отбрасывают высокие стены и башни. Яма с песком, несколько непонятных сооружений на миг привлекают внимание подростка, но тут к нему обращается настоятель:
— Храм населяют три категории людей: испытуемые, послушники, наставники. Развитие ума можно начинать лишь тогда, когда развито тело.
Хуа То вспоминает уроки о сущности откровений «Ицзин» — «Книги перемен». Ум — создание души, они переплетены, как мировые противоположные силы света — Ян и тьмы — Инь, которые, борясь и взаимодействуя друг с другом, обуславливают весь мировой процесс. Ни Ян с Инь, ни душа с разумом не могут существовать независимо друг от друга. Ум — лишь продолжение того, что мы познаем физически, через органы чувств.
— Чтобы закалить тела, древние научились подражать созданиям Небес.
Хуа То с восторгом смотрит, как наставники и ученики показывают ему системы небесных созданий, делая это с пугающей быстротой и легкостью; отдыхая, они застывают, как каменные.
— Похоже на танец, — объясняет Минь, — но «дао», «путь» — гораздо больше, чем танец. Через него боевые приемы каждой школы передаются из поколения в поколение. Вот стиль Белого Журавля…
