Ползла она днем и ночью. Не очень разбирая и понимая, сколько же времени прошло, когда день сменяется ночью, а ночь днем. Лишь о Савве ни на мгновение не забывала. Как только он подавал голос, она сменяла ему подстилку и начинала кормить. И он впадал то ли в дрему, то ли в сон. Словом, переставал плакать.
Она ползла и с благодарностью вспоминала про птицу Каре, которая надоумила, как спасти малыша. По словам стариков, Каре смахивал на орла. Только он намного крупнее и сильнее. И долго жил на земле остяков. Возможно, Каре и сейчас жил бы здесь, да в глубокой древности однажды с ним приключилось несчастье. Рассказывают, летел он и увидел бегущих оленей. И напал на них, хотел закогтить добычу. А это была упряжка, на которой ехал человек. Увидев, что на его оленей нацелилась огромная птица, путник поднял хорей толстым концом вверх, на котором был укреплен кованый тяжелый наконечник. И когда птица спустилась совсем низко, человек железным наконечником перебил ей крыло. Шуганул упряжку и уехал. Говорят, человек-то был не простой. Это значило: он обладал шаманской силой. А Каре остался на дороге с перебитым крылом. Ходит, взлететь не может… Некоторое время спустя по этой дороге ехал другой человек. Смотрит, огромная птица на дороге — ни объехать, ни обойти. Человек, озадаченный видом птицы, остановил свою упряжку. Размышляет, что делать. Назад, что ли, повернуть? Тут человек видит, что Каре на свое перебитое крыло показывает. Мол, подъезжай, помоги мне. Делать нечего, человек подъехал к нему. Осмотрев перелом, человек с двух сторон приложил дощечки и перевязал крыло. Каре разбежался и взлетел. Дело было на чистине. То ли на озере, то ли на чистом болоте или сору. Человек поехал дальше по своим делам. Потом к себе домой вернулся. Дома, конечно, он рассказал о том, что с ним приключилось в пути. Прошло времени что-то около года. Однажды видит человек, что к его селению подлетает птица Каре. С добычей. В когтях одной лапы держит медведя, в когтях другой — лося. Опустил их на землю возле дома. Значит, так отблагодарил хозяина селения, своего спасителя. Потом Каре улетел насовсем в другие края, в другие страны. Так навсегда покинул он наши земли. После этого его здесь никто больше не видел, не встречал. Такую историю передают про птицу Каре.
Матерь Дитя вспоминала про Карса, как только малыш Савва подавал голос.
Она все упорно ползла. В полдень яркое мартовское солнце стояло почти над головой и животворными лучами тянуло ее к себе. Ей казалось, что при полуденном солнце она ползла быстрее, что волокуша с дитем становилась легче. И это вселяло в нее надежду, что обязательно доберется до людей, что ее последний ребеночек выживет.
Солнце помогало.
Солнце прибавляло силы.
Солнце притягивало к себе.
И она ползла и молилась Солнышку-Матушке. Ведь Солнце было Матушкой всех земных людей. Солнце было красавицей-женщиной. Солнце было богиней. А богине можно молиться. С богиней можно поговорить.
Когда Солнце скрывалось за горизонтом, она молилась и другим богиням. Часто она разговаривала и просила силы у покровительницы родной реки, у покровительницы Агана. Ведь Она совсем близка. Ее земной дом и ее священные земли и воды расположились почти по соседству с родным селением Матери Дитя.
Ночью она призывала на помощь Месяца-Старика. Он тоже был богом. Во всех молитвах его связывали с Солнцем, подразумевая, что они муж и жена, семейная пара. Обращались к ним, говоря: «Месяц-с-Солнцем (или Солнце-с-Месяцем), взор свой на землю, на нас обратите». Сейчас Матерь посылала мысль-молитву: «Месяц-Старик, со своей высоты на меня взгляни, силы мне дай и дух мой укрепи, до человеческого жилья добраться помоги!» Месяц, то открывая из-за тучек, то закрывая половину своего лица, размышлял. Но женщина чувствовала, что он не оставит ее в беде.
Савва просыпался, начинал плакать. Матерь садилась, притягивала его к себе, развязывала тесемки ягушки. И, смочив слюной, отклеивала березовый лист на ранке на груди. После этого малыш переставал хныкать. То ли засыпал, то ли впадал в забытье.
Когда на обочинах зимника появились старые, занесенные снегом копаницы, Матерь поняла, что жилье должно быть где-то не очень далеко. Вдруг силы покинут ее на подступах к живому дому? Обидно будет… Теперь, на-верное, нужно доверить судьбу малыша Саввы старому Пойтэку. Один он не уйдет, не бросит хозяев. А вот с Маленьким Хозяином старик пес пойдет и намного быстрее доберется до человеческого очага. Единственное, что требуется, так это хорошо закрепить люльку с мальчиком на шкуре-волокуше, чтобы она не выпала в пути, не потерялась.
Матерь, поразмыслив, села посреди дороги, притянула к себе волокушу с ребенком, потом позвала старика Пойтэка.
Пойтэк подошел и, словно почувствовав всю значимость и важность возлагаемого на него поручения, взмахнул хвостом и радостно сказал:
— Ав-вав!
— Все-то ты понимаешь! — удивилась хозяйка.
И она молча погладила его по «улыбающемуся лицу». Савва уже не плакал. Он впал в дрему.
ГЛАВА XXII
Пленница, казалось, равнодушно дожидалась своей участи. И когда пришел скособоченный помощник главаря красных, открыл ее каморку в какой-то отдельной пристройке фактории и крикнул «Безымянная, на выход», она продолжала сидеть, безучастно уставившись в одну точку на стене. Ушлый Мингал молча ощупал ее замороженно-холодными глазками — цела ли, выдержал паузу, потом повторил: «Выходи, к командиру пойдешь». И тронул ее за плечо. Она невидящим взором, словно вернувшись из другого мира, взглянула на него, еще несколько мгновений сидела неподвижно, потом медленно поднялась.
Командир в жарко натопленном доме сидел за столом в исподнем. Увидел вошедшую пленницу, и его широкое мясистое лицо расплылось в улыбке, он ласково, насколько позволял его грубый голос, сказал:
— А, Безымянная, садись! Сейчас чайку попьем да поговорим! Может, что интересное вспомнишь!..
Он сделал знак помощнику, и тот, шаркнув ногой, вышел.
Вместо чая он налил в кружку спирта, но на сей раз разбавил его водой и пододвинул девушке.
— Пей, — сказал он. — Согрейся. Поди, не в таких теплых хоромах тебя держат.
И обвел взглядом свое жарко натопленное жилище.
Сам себе он тоже в кружку побулькал из солдатской фляжки и, не разбавляя, выпил залпом. Потом он двумя руками взял большой мясистый мослак с блюда на столе и, отрывая зубами, начал смачно жевать и глотать куски. Сейчас он горой возвышался над столом и поэтому напомнил девушке исполинского Мэнква из остяцких сказок и преданий. Это были полулюди, звероподобные существа, жившие в древние времена в лесах. У них было много голов — от одной до семи, но при этом соображали туговато. По словам сказителей, их даже дети довольно легко могли перехитрить в житейских делах. Они отличались злобным нравом и в ярости все сокрушали на своем пути. Попадая же в нужду, а то и просто из потехи часто становились людоедами. Словом, более страшного существа в народных сказаниях не попадалось.
