Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Они осторожно ступали по тропе — впереди Иуане, пастух за ним. Скалы были ледяными, и у царевича замерзли руки. Но это не касалась пастуха Куще — он, как всегда, выглядел бодрым и веселым. Казалось, ему нипочем ни холод, ни опасность…
Вдруг над ними задрожала и треснула скала. Шум падающих камней оглушил царевича, он чуть не выронил икону. Прижался он к скале и остолбенел от ужаса. Большой, в человеческий рост камень, висевший прямо над ним, покачнулся, но был остановлен сильной рукой Куще. Пастух заскрипел зубами — камень был очень тяжел. Затем он осторожно выпустил руку царевича и уже обеими руками поддержал камень, который в любое мгновение мог погрести под собой путников.
Пастух закричал:
— Беги, Иуане, пока есть у меня силы удерживать этот камень! Если упадет он, погибнем и я, и ты! Беги же, спасай свою жизнь!
Не послушался его царевич.
— Нет, Куще! Я помогу тебе удержать камень. А если мы не сможем сделать это вдвоем, все равно не брошу тебя!
Умоляюще посмотрел на него пастух. Напрягся он, чтобы перекричать ветер.
— Знаю, что смел и благороден ты, Иуане! Вот только ни за что сгубишь ты свою жизнь и не сможешь выполнить то, что поручил тебе старец! Все равно я не проживу долго — так сказал мне Геор! Сказал он мне, что не вернусь я из этого путешествия, и знамением моего ухода в другой мир будет барс, которого ты, Иуане, видел во сне прошлой ночью! Поэтому иди! Ты же знаешь, что я файнаг фарст — человек со сросшимися ребрами! Не живут долго такие люди! Осталась в нас часть той титанической силы, какой обладали когда-то допотопные люди-исполины! Вот и придется погибнуть мне вблизи ковчега Ноя! — Камень сдвинулся, и лицо Куще искривилось от чудовищного напряжения. — Беги, царевич! Передай Геору, что люблю я его, как отца!
После этих слов царевич стал продвигаться к краю тропы. Он смотрел на пастуха, пытаясь удержать слезы:
— Прощай, мой друг!
— Прощай! Отойди подальше, чтобы не задел тебя камень, когда будет падать! — Пастух вдруг закричал — камень давил его своим непомерным весом. Лопалась на руках его кожа, трещали кости. Но держался еще могучий Куще. — Помнишь, что я говорил тебе про страх? Что это лишь болезнь!
— Да, помню!
Царевич отошел на безопасное расстояние и лихорадочно думал, как возможно помочь пастуху. Болело его сердце оттого, что теряет он друга.
— Неправ я был тогда! Не боятся только глупцы! Боюсь я, на самом деле, боюсь, предстоять перед престолом Божьим! Много грехов совершил я! — Камень снова зашевелился, и пастух почти взревел от боли и напряжения. — Все! Кончаются мои силы! Но не хочу я быть раздавленным этим камнем, убитым, как Бадрадз колесом Балсага! Проводи меня взглядом, Иуане, в последний путь!
Напрягся Куще изо всех сил и, оттолкнув насколько возможно камень, вдруг прыгнул в пропасть. И услышал царевич последнее «прощай» своего друга. Смахнув слезы, проводил он его взглядом. Раскинув руки, летел в бездну Куще вместе с камнями и комьями снега, пока не скрылся из вида. А Иуане вдруг ощутил в душе воскресение — понял он, что душа его друга летит прямо на небо…
Опередил пастуха тяжелый камень на пути в бездну. Пролетел он мимо Куще, не став орудием убийства. Но он обрушил ту узкую тропу, которая связывала внешний мир с потаенным озером, где находился Ноев ковчег. Смогут ли теперь пройти туда люди, царевич не знал. Красива и благородна была смерть могучего пастуха. Царевич, видевший Куще последним при жизни, надеялся увидеть его первым после смерти, потому что именно в соседстве с такими людьми рай и становится раем. Навсегда гора Арарат приняла человека со сросшимися ребрами.
Царевич попытался собрался с духом. Не напрасным должен оказаться подвиг Куще! Еще не до конца был пройден опасный путь. Царевич тяжело вздохнул, поднял икону и пошел, читая про себя молитвы за упокой души новопреставленного…
Наконец добрался царевич с иконой великомученика Георгия до того самого места, где спал он перед восхождением на Арарат и видел во сне гордого барса. Понял он, что это было предзнаменование славной смерти Куще: барс стоял на большом камне, приподняв свою когтистую лапу…
Царевич прилег, дав выход своему горю в скупых слезах. Подняв с земли завернутую в плащ икону великомученика Георгия, он развернул ее, облобызал, затем снова завернул и убрал за пазуху.
Наутро, поев немного снега, Иуане стал спускаться. Буря утихла. Царевич продвигался, проваливаясь в сугробы, и его обувь быстро промокла. Нужно было быстрее добраться до села, чтобы не простудиться.
Наконец царевич добрался до священной скалы, где, по преданию, Ной основал первое поселение перед тем как уйти в Нахичевань и где Господь явил свое знамение — радугу. Здесь было теплее и снег таял под солнечными лучами. Как это ни могло показаться странным, у священной скалы шел моросящий дождь, и царевич вдруг увидел радугу.
Потеплело на сердце у Иуане: не напрасно положил на этом опасном пути свою жизнь человек со сросшимися ребрами — простодушный Куще. Вынул тогда царевич икону святого Георгия, повернулся к северу и с высоты скал перекрестил ею родную землю.
Тепло было на сердце царевича. Появилась у него твердая уверенность, что доберется он до родной Алании и принесет на ее святую землю благословение Божие.
Битва на равнине
Ахсартагат Саурмаг, принявший на себя великий титул Багатара, уже много дней был мрачен, задумчив и раздражителен. Не радовали его больше ни женщины, ни вино. Действительность оказалось далеко не такой, какой представлялась ему в мечтах. Власть — распутная вдова, которой он хотел наслаждаться до конца дней своих, была слишком ветреной и непостоянной. В любое мгновение он мог лишиться трона и даже самой жизни.
Умение красиво говорить и даже громкий титул еще не давали Саурмагу реальной власти. Нужно было укрепиться на троне, а для этого были нужны большие, очень большие деньги. Но львиную часть аланской казны похитил начальник тайной службы Давид, который вскоре после своего бегства присоединился к ополчению Оса Багатара. Другую часть Саурмаг почти растранжирил на женщин и дипломатические приемы, во время которых пускал пыль в глаза послам союзных государств. Но послы эти прекрасно понимали, что дни его как правителя сочтены. Шпионы с едва скрываемым сарказмом докладывали Саурмагу, что греки поддержали Оса, прислав к нему в ущелье своего посла. Византийцы уже горько раскаялись, что не помогли Алании, когда она в этом нуждалась, и клялись в вечной дружбе. Царьград расправился с болгарами и восставшей чернью и готов был в союзе с печенегами и Русью ударить по восточным владениям хазар. Было понятно, что Итиль не сможет помочь ему войсками, если укрепившийся Ос решит победоносно вернуться в Магас.
Хазары еще снабжали Саурмага деньгами, но в последний месяц слишком много бед обрушилось и на каганат, поэтому долго рассчитывать на поддержку бега было нельзя. Ос же знал, что делал. Он перекрыл путь, ведущий к Дарьалану, и Алания лишилась больших денег, которые выручала раньше, держа в своих руках торговые пути. И алдары, что еще совсем недавно приветствовали Саурмага как законного аланского царя, теперь открыто роптали на него и плели заговор. Смута, которая началась в Алании, уже воспринималась большинством народа как гнев Божий за дружбу с хазарами и изгнание ромейского духовенства. Даже Иосиф предостерегал Саурмага от принятия иудейства, чтобы окончательно не озлобить алан против хазар. А его ближайшие советники настойчиво просили Саурмага написать императору Роману письмо с просьбой вернуть в Аланию архиепископа Феофана вместе с клиром. Понимал Саурмаг, что правы советники, но гордость не позволяла ему отступить. И вместо раскаяния еще больше ожесточился Саурмаг на христиан — повелел нечестивец вынести из храмов Божьих все иконы и сбить со стен фрески:
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
