Каждый день ее проведывал Андрей Холмогоров. Он почти не разговаривал с ней, садился на стул, клал ладони на колени и молчал, глядя на фотографию Михаила. Затем вставал, крестился, обнимал женщину и тихо уходил, даже не скрипнув, не хлопнув дверью.
Матушке казалось, что Андрей Холмогоров покидал дом, не ступая на доски пола. Она знала, что советник патриарха остановился у церковного старосты и живет в маленьком домике в саду. Она предлагала Холмогорову свой дом, но Андрей вежливо отказался, пояснив, что не хочет ее беспокоить и если останется в домике церковного старосты до сорокового дня, то так будет лучше для всех. К тому же у него еще есть дела, надо рано выходить из дому, поздно возвращаться… В общем он не хочет беспокоить и тревожить вдову.
* * *
Скрипнула дверь, негромко хлопнула. Холмогоров обернулся. Церковный староста вышел из дому и принялся водружать на нос старомодные очки с круглыми стеклами. Он увидел Андрея Алексеевича и, спустившись с крыльца, направился к скамье под старой яблоней.
– Погода какая! Слава Богу, – произнес дребезжащим голосом церковный староста и сел рядом с Холмогоровым. Он смотрел на золотистые яблоки, сиявшие на фоне голубого неба.
– Да, красиво у вас!
– Если бы не беда, – произнес старик. – Я думаю, это все те мерзавцы сделали. Они и храм осквернили, и ворота дома отца Михаила испохабили, и памятники на кладбище разворотили. Только они, больше некому. Кому мог помешать отец Михаил? Ведь он был такой.., такой.., даже комара и муху не обидит.
Холмогоров молчал. Он сидел, полуприкрыв глаза, держа ладони ни коленях.
– Что думаете?
– Пока не знаю, – немного помедлив, ответил Холмогоров.
– Я с прихожанами в храме встречаюсь, – продолжал церковный староста, – все говорят, что отца Михаила нелюди убили.
– Нелюди? – переспросил Холмогоров.
– Сатанисты – мерзавцы. Их сейчас развелось… Вроде и церкви открываются, и храмы восстанавливаются, а их все больше и больше. Это власти виноваты.
Старик снял очки, протер стекла носовым платком, опять водрузил их на нос. Стекла чище не стали, они были поцарапаны, но привычка – вторая натура. Рассуждать о прегрешениях власти церковный староста любил. Отвечать на его тезисы Холмогорову не хотелось, да и Ивану Спиридоновичу этого не требовалось. Ему было хорошо и покойно сидеть рядом с этим малознакомым человеком. Все, что было связано с церковью, староста воспринимал спокойно, с благоговением, сама же должность Холмогорова повергала его в трепет. Сколько Андрей Алексеевич ни объяснял старику, что советник патриарха – лицо не духовное, что сана не имеет, тот лишь улыбался, мол, знаю я вашу скромность, меня не проведешь.
– Что об этом святейший думает?
– О чем именно? – уточнил Холмогоров.
– Обо всем, – и Иван Спиридонович раскинул руки, словно хотел объять все мироздание, не повредив его хрупкое великолепие.
– Все в руках Божьих, – произнес Холмогоров. – Он рассуждает примерно так, как и вы, Иван Спиридонович.
– И насчет власти, что ли? – шепотом осведомился церковный староста.
– Может быть, еще более жестко. Хотя потом добавляет, что всякая власть от Бога.
– Так-то оно так, – воскликнул старик, мгновенно оживившись, – но если человек – мерзавец и при власти, то разве и ему власть дал Бог?
– И ему, – спокойно ответил Холмогоров и, тут же положив ладонь старику на плечо, спросил:
– Кто же все-таки оклад церкви пожертвовал? Матушка о странном мужчине вспомнила.
– Никто его, кроме отца Михаила, не видел. Рассказал он матушке о нем немного, имени не назвал. Мол, живет он на той стороне города, – старик ткнул пальцем в просвет между побеленными яблоневыми стволами. – Неплохой человек, но непонятный какой-то.
– Камень за пазухой на других держит?
– Нет вроде. В последнее время в церковь не ходил.
– Что его толкнуло оклад подарить?
– Жене его вроде бы худо стало. А человеку, вы же знаете, Андрей Алексеевич, как плохо, так он сразу к Богу обращается, поддержку у Всевышнего ищет. Нет чтобы денно и нощно молиться, Бога вспоминать, так и поддержка все время была бы, и ничего с ним плохого не случилось бы, беда бы его обходила стороной.
– Так-то оно так, – сказал Андрей, – но отец Михаил, он же денно и нощно Богу молился и за себя и за других? Даже не столько за себя, сколько за других.
Старик замер, поняв, что его мысль разбита в прах и возразить нечего.
– Пастырь за паству в ответе.
– А за пастыря кто тогда отвечает?
– Всевышний, – сказал старик и быстро подхватился со скамьи, найдя универсальную фразу “неисповедимы пути Господни”. – Неизвестного дарителя милиция ищет.
– Успешно? – насторожился Холмогоров.
– Ищет, а найти не может, всех мужчин перебрали, у кого жены в больнице с тяжелой болезнью лежат. А толку-то? Никто не признается.
– Странно, с чего бы это ему молчать? Хорошее дело сотворил, а прячется? – спросил Холмогоров.
– Не хочет огласки. Боится, что его по следователям затаскают или того хуже – оклад краденый.
– Может и так быть. Украл оклад, тут жене плохо и стало. Решил откупиться.
– Мне не нравится, что он в церковь не ходил.
У церковного старосты имелись два критерия, которыми он мерил людей: если ходит в храм, значит, человек положительный, а если не ходит, значит, никчемный если пьет, то плохой, пьет в меру – спасение ему обеспечено.
– Отец Михаил говорил, что мужчина тот не сильно пьющий был. Я так считаю, – продолжил старик, – если мужчина с утра пьет или днем, значит, пропащий, никчемный, а если вечером, пусть даже каждый день, то это не беда. Хотя сам я не пью и не курю уже пятьдесят лет, а здоровья все равно нет. Мой сосед, вы его видели, он только по вечерам да по праздникам пьет. Мужик богатый, непонятно, откуда у него деньги берутся. В последнее время нигде не работает, на рынке не торгует, а дом какой отгрохал, видели? И лодка у него с мотором, и машина новая. Деньги его испортят, недавно с братом в усмерть поругался.
– Из-за чего?
– Мало ли из-за чего два здоровых мужика поругаться могут? Может, кто-то глянул не так, сказанул не то, пошутил, вот и пошло-поехало. Я им внушение сделал, о заповедях Божьих напомнил, вроде помогло.
– А что же вы, Иван Спиридонович, священником не стали?
– Раньше нельзя было, а потом уже поздно сделалось. Жизнь быстро проходит. Я своей службой доволен, нашел успокоение на закате дней. За храмом присматриваю, отцу Михаилу помогал чем мог. Вчера приходили ко мне ревизоры, из милиции двое, из епархии приехал финансовый начальник; Казну церковную проверили, думали, отца Михаила из-за денег убили. Все у меня, копеечка в копеечку, сошлось. Про вас спрашивали. Вы уж извините меня, Андрей Алексеевич, мне на слово не поверили, прямо из дому в патриархию позвонили, справки навели.
