Здравый смысл наконец ворвался в сознание и прочно занял там свое место.
Она будет его любовницей.
Их ждет свободная и, бесспорно, блестящая жизнь вместе, а в конце он ее отблагодарит. Ведь он порядочный и добрый человек, он устроит так, чтобы она не умерла с голоду, когда он ее бросит.
Она могла бы стать его любовницей.
Его наложницей.
– Меня устраивает моя жизнь, – ответила Сюзанна. – Я люблю школу, свою работу, своих учениц и своих коллег. Я завтра возвращаюсь домой.
– Ты никому ничего не обязана, – сказал Питер.
– Ты прав. – Сюзанна села на траве и слегка подрагивающими руками расправила юбку платья. – Не обязана. Как не обязана ехать с тобой.
Питер сел.
– Я не могу смириться с мыслью о нашей разлуке, – сказал он. Сюзанна взяла шляпку и надела на растрепанные волосы. – Разве тебе легко расставаться со мной?
– Нет. – Завязывавшая ленты шляпки Сюзанна на секунду замерла. – Но и другого приемлемого для меня выхода я не вижу.
– Сюзанна… – забормотал было Питер, но Сюзанна поднялась на ноги и посмотрела на него сверху вниз. Ей даже удалось выдавить из себя некое подобие бодрой улыбки.
– Эти две недели я буду хранить в памяти как драгоценный подарок, – сказала она. – Даже воспоминание об этом. Но нашим отношениям пришел конец. Продолжения не последует. Так должно быть. Все остальное грязно.
– Грязно?! – Питер хмуро посмотрел на нее, затем взял свою шляпу и, медленно поднявшись, встал рядом с Сюзанной. – Ты так считаешь?
– Да, – кивнула Сюзанна. – Я учительница, а не куртизанка. С тем и останусь.
Питер на миг остановил на ней свои бездонные глаза и наконец кивнул.
– Прошу меня простить, – сказал он. – Я, право, виноват перед вами, я оскорбил вас. Простите меня.
– Это не было оскорблением, – мягко возразила Сюзанна, – вы дали мне понять, что, будь на то ваша воля, вы продолжили бы со мной знакомство. Нам не стоит идти дальше. Лучше вернуться тем путем, которым мы пришли сюда. Мы, должно быть, и так уже долго отсутствуем, Френсис будет гадать, что…
– Что это мы тут с вами делаем? – договорил за нее Питер.
Оба одновременно грустно улыбнулись.
Питер предложил Сюзанне руку, она на нее оперлась, и они продолжили путь, теперь уже в обратном направлении. Сюзанну не оставляло ощущение нереальности произошедшего между ними полчаса назад.
Вот только это было самой настоящей реальностью.
Пережитая страсть до сих пор отзывалась пульсацией между бедер.
Внутри затаилась боль.
Где-то в глубине ее тела покоилось его семя.
Слишком поздно она задумалась о последствиях.
Глава 12
Питер вернулся в Сидли-Парк, лишь когда мог быть совершенно уверен, что гости матери разъехались, то есть в сентябре. Подъезжая в экипаже к дому, он с некоторым беспокойством подумал, легко ли им с матерью удастся – если вообще удастся – уживаться в одном доме теперь, когда он решил окончательно обосноваться в Сидли. Питер всем сердцем любил мать, но она распоряжалась имением как своим собственным, как своей единоличной вотчиной, точно высший судия, требуя от его обитателей безоговорочного подчинения. Правда, с детьми она была не только суровой властительницей, но и любящей матерью, и именно это обстоятельство обещало стать для Питера главным препятствием к проявлению своей воли, идущей вразрез с интересами матери.
Однако решать трудности следует по мере их поступления.
Экипаж остановился перед домом. Кучер открыл дверцу, и Питер, как измученный школой непоседливый мальчишка, вернувшийся домой на каникулы, не дожидаясь, когда откинут ступеньки, спрыгнул из коляски на мощенную камнем площадку.
В том, что трудности и в самом деле есть, ему пришлось убедиться очень скоро.
Желая скоротать скучные дни после отъезда гостей, мать занялась обновлением интерьера гостиной, оформив ее в розовых тонах с невероятным обилием повсюду всевозможных рюшей и оборок. Вошедшему в комнату тотчас бросались в глаза разбросанные по всей комнате розовые подушечки с оборками, но даже они не шли ни в какое сравнение с розовыми шторами с рюшами и фестонами. Их вид тотчас вызвал в Питере раздражение.
– Эта комната всегда выглядела такой скучной, сумрачной, безрадостной, – пояснила мать. Взяв сына под руку, она водила его по гостиной, демонстрируя плоды своих трудов. – А теперь погляди, как тут светло и радостно, не правда ли, душа моя? А уж когда старые портреты заменят на миленькие пейзажи, будет и вовсе чудно.
– А где повесят портреты? – вежливо поинтересовался Питер, стараясь не выдать охватившего его беспокойства. Речь шла о портретах предков. Они всегда завораживали Питера, внушая ему гордость и любовь. Фамильные портреты являлись той связующей нитью, которая соединяла Питера с отцом, не оставившим по себе воспоминаний, и родственниками со стороны отца, которые ни для кого, кроме Питера, никогда не представляли интереса.
– На мансардном этаже, – как ни в чем не бывало ответила мать. – Я всегда их терпеть не могла. К чему эти мрачные напоминания о прошлом, ты согласен?
Питер буркнул что-то неопределенное.
«Гостиная теперь, – думал он, хотя и не сказал ни слова вслух, – почти что огромный дамский будуар». А если еще сменить картины на стенах, превратится в него окончательно.
– Ну, что скажешь? – спросила мать, глядя на него с лучезарной улыбкой.
Наверное, Питеру пора было высказать свое мнение, показав себя полноправным хозяином дома, но у матери был такой счастливый вид и она была так уверена, что ему тоже все это нравится, что он промолчал. Что ж, подумал он, можно жить и с розовой комнатой… если это не библиотека и не его спальня.
– Гостиная очень… похожа на вас, мама, – наконец отозвался он. И правда, комната действительно как нельзя более ей подходила. Мать всегда была хороша собой, очень изысканна и женственна и свою красоту сохранила по сей день. А розовый был ее любимым цветом.
– Я знала, что тебе понравится! – воскликнула она, пожимая его руку. – Какое счастье, что ты снова дома! Но, милый мой, как это было некрасиво со стороны Рейкрофтов удерживать тебя в Сомерсете, когда они знали, что тебя ждут здесь. Услышав, что ты не приедешь, гости испытали огромное разочарование, в особенности леди Ларчуэлл. Она, как видно, тешила себя надеждой, что ты заметишь ее дочь. Тебе, право, следовало проявить твердость с Рейкрофтами. Твоя чрезмерная доброта вредит тебе.
– Признаюсь, матушка, мне очень понравилось в Харфорд-Хаусе, – сказал Питер.
– Разумеется, – кивнула мать и опустилась в кресло, чуть не утонув среди множества подушек. – Хотя общество там, на мой взгляд, не самое изысканное. Впрочем, здесь, когда мои гости разъехались, было то же самое. И как же я рада, дорогой, что теперь моим обществом будешь ты!
