— Бабушка, как ты думаешь, Мэгги приедет? Ты говорила, она обещала. — Билли увидела невысказанный вопрос в светло-карих глазах Сойер, так похожих на ее собственные.
— А ты хочешь, чтобы она приехала? — спросила Билли.
Сойер пожала плечами, притворяясь, что ей безразлично.
— Мне просто хотелось узнать ее получше. Мэгги — такая тайна, совсем как Нэнси Дру в моих книжках, — никогда не знаешь, что случится с нею в следующую минуту.
— А Мэгги — это книга, которую ты хотела бы прочитать? Сойер, дорогая, я попыталась описать тебе Мэгги, и больше мне сказать нечего. Я рассчитываю, что она приедет. У них с Райли хорошие отношения, и я не думаю, что она пропустит его двадцать первый год рождения. Я знаю, она тебя любит, дорогая, и, конечно, захочет видеть, но не возлагай на это слишком больших надежд и не ожидай от нее слишком многого.
— Я похожа на нее? — робко спросила Сойер.
«Нет, милая, — хотела сказать Билли, — ты совсем не похожа на Мэгги. Ты — солнечный свет, Мэгги — тень». Но инстинктивно поняла, что Сойер нуждается в том, чтобы быть как можно ближе к своей матери, пусть даже мистическим, неосязаемым образом.
— Да, — покривила она душой. — Ты очень похожа на свою мать. У тебя такие же кудрявые волосы, как у нее, и такие же способности к верховой езде и плаванию. И, думаю, когда ты вырастешь, то будешь такой же высокой, как она. Ну а теперь давай поторопимся.
* * *
Билли вела машину по шоссе; беспокойная, но молчаливая Сойер сидела рядом. Противоречивые чувства по отношению к Мэгги мучили Билли. Она вспомнила свое волнение, когда Мэгги закончила школу в Вермонте и вернулась в Санбридж. Сойер исполнилось почти четыре года, и Билли опасалась, какие отношения возникнут между матерью и дочерью. Но тревога оказалась беспочвенной. Для Мэгги эта девочка просто стала еще одной незначительной принадлежностью Санбриджа. В то время любовь Сойер к Билли была такой всепоглощающей, что для девочки не имело значения, кто входит в этот огромный прекрасный мир. Чистосердечная, улыбчивая девчушка обретала таких же друзей, а сама оставалась такой приятной, характер ее был настолько безупречен, что любой охотно принимал ее в свой круг. Но теперь Сойер выросла и стала более чувствительной; неприятие она воспримет очень болезненно. Если Мэгги возлагала на что-то надежды, а потом безжалостно их перечеркнула, то ребенок может никогда не оправиться от такой раны. Билли знала, какую боль испытывает взрослая женщина, когда ее отвергают, а что уж говорить о ребенке. Мосс позаботился об этом.
Мосс. Ее муж. Нужно было покончить с этим много лет тому назад. Зачем она упорствовала, борясь за то, что уже нельзя спасти? Она стала ненавидеть слово «обязательство». Ее обязательства, ее самопожертвование. Их жизнь превратилась в фарс: она в своей мастерской, Мосс — в доме или еще где-то, рядом с Элис Форбс или с какой-то другой женщиной в течение недель или месяцев. По крайней мере некоторым утешением служило то, что Мосс не смог хранить верность также и Элис, а не только своей жене.
Казалось, единственное, что у них оставалось общим, — это взлет их честолюбивых устремлений, карьеры, профессиональных интересов. Авиастроительная компания Мосса разрослась до гигантских размеров. Вследствие развития конфликта в Юго-Восточной Азии требовалось все больше истребителей и транспортных самолетов, и «Коулмэн Эвиэйшн» получила правительственный заказ на их производство. Снова Мосс оказался на высоте и загребал деньги лопатой. Коулмэны будто владели тайной прикосновения Мидаса: их интуиция была безупречна.
К удивлению Билли, балансовый отчет показал, что и ее собственные дела идут весьма успешно. Почти четыре года назад ее маленькая мастерская была всего лишь тихой гаванью, обеспечивая одиночество и место для работы. Потом однажды, совершенно случайно, один из ее рисунков, которые она представила на комиссию местной художественной галереи, заинтересовал видного промышленника, специализирующегося на текстиле. Такой интерес побудил Билли работать в этом направлении и утвердиться в качестве дизайнера. Она откопала папку, которую так давно начала собирать для нее Амелия, потом последовала череда бесконечных междугородных телефонных разговоров для того, чтобы наладить связи и назначить встречи, прежде чем предпринять свою первую деловую поездку в Нью-Йорк.
Та первая поездка оказалась для нее большой школой. Постепенно Билли узнала, как продавать свой труд, как подать себя. Каждая деталь ее гардероба — все оригиналы «Билли» — были подобраны так, чтобы дополнять образ, проектируемый каждой из фирм, с которыми она установила контакт и договорилась о встрече.
Это были ужасные дни, вспоминала Билли, дни, полные неуверенности в себе и беспокойства. Обивала пороги, храбро переживая отказы, часами ожидая в приемных, только чтобы обнаружить, что о назначенных ей встречах забыли или отменили их.
На пятой встрече с одним крупным текстильным магнатом изящные эскизы Билли были восторженно приняты, и она вернулась в Техас с заказом на рисунки для тканей в стиле «Билли». Заказ оказался небольшим, но то было только начало, лишь бы утвердиться в качестве дизайнера. Теперь, почти четыре года спустя, ее работа уже не может считаться дилетантским хобби; ее занятие стало бизнесом, со сроками сдачи работы и с принятием решений. Столовое белье и покрывала, расцвеченные ее оригинальными рисунками, а потом обивочный материал для стен и даже ее последнее изобретение — шелковые шарфы и сумочки для рукоделия. Ее подпись смелым черным росчерком Billie стала даже зарегистрированным товарным знаком. Огромным удовольствием для нее было видеть, что копии ее фантазии и мастерства продавались в престижном магазине «Нейман Маркус» и в других крупных универмагах. Ее оригинальные картины маслом пользовались спросом в галереях. Казалось, мир искусства и текстильного дизайна распростерся у ее ног. Билли до сих пор удивлялась: что она сделала, чтобы оправдать этот успех? Когда она утвердилась на новом поприще, стало известно, что это одна из техасских Коулмэнов. Насколько это обстоятельство повысило интерес к ней со стороны ведущих промышленников и дизайнеров?
В конце концов ей пришлось напомнить самой себе о первых днях — как много она работала, как настойчиво обивала пороги. Ее успех был у всех на устах, и заработала она его тяжким трудом. Теперь она стала Билли. Просто и обыкновенно. В сфере ее деятельности и интересов фамилии не требуется. Для внешнего мира она оставалась художницей, добившейся успеха. Для семьи — просто эксцентричной особой, уединившейся ото всех в своей мастерской, предпочитая их обществу одиночество. Иными словами — чудачкой.
* * *
Эту часть перелета до Санбриджа — последние десять минут перед посадкой — Тэд любил больше всего. Взгляд на империю Коулмэнов с высоты давал человеку острое ощущение перспективы. Все принимало меньшие размеры и не действовало так обескураживающе.
Трудно было поверить, что со времени путешествия в Гонконг прошло девять лет. Девять лет с тех пор, как он держал Билли в объятиях. Возникало такое чувство, будто он возвращался как раз туда, откуда ушел.
