— Дорогие акционеры, вы, как и я, удивлены? Однако вспомните, что писал Скриб в самом начале. Не говорил ли он о Клаусе Хентце как о человеке, находящемся в опасности? Друг, мыслитель… Не для того ли Скриб, самый убежденный его союзник, решился написать биографию философа, чтобы противостоять ожесточенным нападкам «сволочи»? Глядя со стороны, понимаешь, что портрет Хентца написан его страстным поклонником. Тем не менее своей точки зрения я не меняю. Не повлияют на меня и подробности к портрету Хентца, сообщенные Полем Мессином. Запомним главное: согласно Мессину, философ был скуп, корыстен и капризен. Он требовал к себе такого внимания, словно был государственным деятелем. Появляясь в издательстве Мессина, Хентц требовал предоставить ему кабинет, кофе, еду, спиртное, просил аванс за будущую книгу, третировал секретарш. Ему были необходимы перемены и события все более и более значительные. Хентц стал неуправляем.
— Но вы прощали ему, — заметил я Мессину. — Он был вашей звездой и имел недостатки звезды. В этом нет ничего необычного!
— Необычно то, — возразил Мессин, — что Хентц стал опасен. Вы говорите: звезда! Он только гримасничал и не приносил доходов. Хентц больше никого не соблазнял и поэтому обозлился. Опасен, уверяю вас!
— Однако его памфлет о фанатизме…
Мессин пожал плечами:
— Пустота, ноль! Хентц нагло врал, рассказывая о продаже ста тысяч экземпляров. Только наивный Скриб мог такое проглотить. Правда, мы хотели скрыть это. Увы, в издательстве секреты долго не хранятся. Цифры были скверными. Рано или поздно новость узнали бы, и репутации Хентца — конец. Проблема состояла в том, что он не шел ни на какие уступки, грозил уничтожить издательство, орал на всех углах, что отомстит. Хентц нагло потребовал аванса от будущей продажи, превышающего выручку во много раз. — Любопытство банкира побудило меня спросить, какую сумму потребовал Хентц. — Три миллиона. Можете проверить. У меня сохранилось его письмо. Я не упоминаю о грязных оскорблениях, сопровождавших это требование. Но это еще не все. В том же письме он поносил порядки издательства Мессина. Хентц проверил счета, убедился, что издательством плохо управляют, и решил завладеть им, не дожидаясь, пока оно рухнет.
— Что вы сделали?
— Я принял его. Надеялся успокоить Хентца и обсудить проблемы с ответственными людьми. Он снова потребовал три миллиона, пригрозив, что будет претендовать на должность директора литературного отдела издательства Мессина. Я снова попытался успокоить его. Ничего не вышло. Мы уже прощались, когда он взбесился и объявил мне войну. При свидетеле. С нами был Гайар. Спросите у него. Хентц снова заявил, что уничтожит существующий в издательстве порядок и сделает это с помощью мелких акционеров, убежденных в моей некомпетентности: «Некомпетентность внука такова же, как и подлость его предка». Потом он хлопнул дверью. Тогда я, конечно, не знал о признаниях моего деда. Я забыл брань Хентца. Несмотря на финансовую нестабильность, делавшую мое положение неприятным, хаос, которым пугал меня Хентц, мне не грозил. Это был только выпад, не больше. Довольно долго все шло спокойно. Но однажды утром я получил по почте книгу моего деда — дар Хентца. Позже я узнал, что это был экземпляр Пьера-Эжена Гено, подаренный ему моим дедом. Хентц украл его. Тогда я не знал всего и счел книгу первым шагом к примирению. Я был рад, тем более что едва помнил эту историю, о которой дед не хотел говорить. С любопытством я перелистывал страницы, как вдруг из книги выпало несколько рукописных листов. Это была фотокопия исповеди, известной вам. Хентц приложил к ней и письмо Гено. В нем старый друг деда, узнав правду о смерти Симона, взял часть вины на себя. Бедный Гено доверил свое горе листку бумаги и считал, что его сожгли. Мне было некогда разбираться в планах Хентца. Надо ли говорить о его махинациях? От жажды реванша помутился рассудок этого человека, и он надеялся заставить меня плясать под его дудку, шантажируя возможностью скандала. Добиться своего ему не удалось. Я хотел знать как можно больше и, потеряв терпение, отправился в Ла Бриер на поиски следов драмы. Увидев фотографию трех друзей на стене таверны — еще одно воспоминание, «заимствованное» у Гено — и на обороте фразу Хентца из его памфлета: «Писать значит лгать», я понял, что он старается уничтожить меня. На обратном пути я принял решение. Хентц ошибался. Я ничего не боялся, даже тайны пятидесятилетней давности. Жизнь моего предка — не моя жизнь. Хватит с меня и того, что вы судите мою!
Мессин засмеялся, я тоже — из вежливости. Он попросил воды. Мы отказались от кофе. Сцилла опустела. Утолив жажду, Мессин продолжил:
— Я приехал в день смерти Хентца. Мы пообедали вместе, пытаясь склеить осколки. Он хотел знать мои намерения. Я был тверд и отказался уступать, несмотря на угрозы. Приглашенный мной Форткаст, знаток цифр, объяснил Хентцу, что мы никогда не согласимся на требуемую им сумму. Присутствие Гайара было также обоснованно. Хентц понял, что места, которого он страстно желал, ему не добиться. Взбешенный, он без конца говорил, отказался есть и отравил нас своим вонючим «Житаном». Косвенно Хентц угрожал, излагая гнусную теорию о том, что в нашем веке нет ничего хорошего и этот век заслуживает суда, на который будут вызваны издатели. В этом был опасный намек на известную тайну. Я ни в чем не уступил, потому что ничего не боялся. Хентц это чувствовал. Без сомнения, по этой причине он позвал Скриба, сидевшего невдалеке с одним из наших директоров. Дела у бедняги Скриба были плохи. Его книга не пошла. Для Скриба это был дурной период. Теперь все изменилось. Странно, но именно благодаря Хентцу, которого он так привлекательно изобразил в телевизионной передаче. Сдержанность принесла ему признание зрителей. С тех пор дела Скриба поправились. Но с 12 мая он ходит как затравленный, и никому на свете не верит. Думаю, он меня ненавидит.
Приглашение Скриба стало хорошим предлогом разрядить обстановку за столом. Поддержав Хентца, я попросил Скриба присесть и поинтересовался, что он пишет. Ведь я его издатель. Вполне естественный вопрос. Скриб пустился в путаные объяснения, из них стало ясно, что интрига истории подсказана Хентцем. Я был раздражен и полагал, что они вступили в заговор. Меня брали в клеши. Сегодня очевидно, до какой степени был одурачен Скриб, которого Хентц использовал для борьбы со мной. Скриб ничего не знал. Хентц заворожил его этой историей. Будьте уверены! Ловкий манипулятор, пройдоха Хентц тянул за эту веревочку, чтобы заставить меня бояться и уступить. Я должен был поверить тому, что он рассказал. Сейчас знают двое, а завтра узнают все. И тут бедный Скриб упомянул о смерти философа. Издатель убил автора? Я решил, что речь идет о литературном символе. Я действительно убил этого автора, отказавшись удовлетворить его претензии. Я очень хорошо помню, что Скриба спрашивали о мотиве преступления. Он не знал, что отвечать. Смерть-то тоже была символической. Я истолковал эту развязку как виртуальное убийство автора, чьи ства отвергли. Увы, в тот же день вымысел превратился в реальность. Хентц был убит той же ночью Сетоном за памфлет, не имевший успеха. Жалкий конец…
Мессин замолчал. Я решил, что он сказал все, однако задал ему вопрос, который Скриб не осмелился произнести:
