нем убеждение, что зло не в отдельных «плохих» людях, а в «системе» с большой буквы: «Всякий раз, когда я стремился докопаться до источников политической коррупции городской верхушки, — суммировал он свои выводы, — потоки грязи разливались в самых неожиданных направлениях и проникали в сплетения вен и артерий так глубоко, что не было такой части политического тела, которая оставалась бы незаряженной»{190}. Источником этой грязи был большой бизнес: он диктовал свою волю всем звеньям аппарата — от мелких муниципальных чиновников до сенаторов в Вашингтоне.
Однако увлеченный вместе со своими единомышленниками расчисткой «авгиевых конюшен» американского капитализма, Стеффенс сохранял еще в ту пору либеральные иллюзии. Свои надежды он связывал с искоренением «моральной слабости», с созданием «честного» самоуправления и укреплением гражданского чувства своих соотечественников. Следующая книга Стеффенса «Борьба за самоуправление» (1906) отразила новый «разгребательский» опыт писателя и развитие его критических взглядов на американскую демократию, его тревогу по поводу того, что она подвергается неумолимому перерождению.
И Стеффепс констатирует: республика превращается в плутократию. Ее представительные органы выражают не волю народа, а служат интересам денежного мешка. Эта книга Стеффенса знакомила с драматическими перипетиями нелегкой борьбы честных реформаторов-судей, либеральных журналистов, политиков с многоликой «Системой». Писатель фиксировал различные эпизоды этого драматического единоборства. В следующей книге Стеффенса «Строители» (1909) перед читателями проходили те его современники, которые проявили немалое гражданское мужество в борьбе с боссами, подкупленными политиками, с давлением большого бизнеса. Это честный мэр Марк Фаган, не поддавшийся на подкуп, судья Бен Линдсей, занявшийся перевоспитанием малолетних преступников, судья Урен, поборник народного референдума. Но они предстают как донкихотствующие одиночки.
Естественно, что сама логика идейных исканий не могла не подвести Стеффенса к размышлениям о возможной альтернативе капиталистическому пути. Подъем социалистического движения в Америке не мог пройти мимо его внимания. Однако отношение к нему было в ту пору у Стеффенса противоречивым.
«Что касается социализма, — писал он сестре, — то я социалистически мыслящий человек, но все еще не социалист»{191}. Социалисты были для него «героями-альтруистами». С особым уважением относился он к Юджину Дебсу, выдающемуся лидеру рабочего и социалистического движения в США, неоднократно баллотировавшемуся на пост президента. Преданность делу трудящихся, бескорыстие, безупречные личные качества завоевали ему огромное уважение в радикальной писательской среде, а его образ нашел отражение в американской литературе{192}.
В свою очередь Дебс высоко ценил деятельность Стеффенса, в письме к которому писал: «Все созданное вами вдохновлялось разумом, сердцам и совестью общественно мыслящего человека. И если уж вы не социалист, то я не знаю, кто им является»{193}. Бесспорно, что сами идеалы социалистов, идеалы общества, в котором люди равны, уничтожена противоположность между богатством и бедностью, установлено подлинное народовластие, были близки Стеффенсу. Но идея революционной борьбы его отпугивала. Тогда, в канун первой мировой войны, он все еще считал, что тех же целей можно добиться с помощью эволюции, реформ, в рамках обычной демократической процедуры, «легальным» способом, при поддержке всего общества.
Именно эта вера побуждала Стеффенса на осуществление ряда реформистских экспериментов. Сначала в 1908 г. он пытается создать «образцовое правительство» в Бостоне, потом в 1911 г. вмешивается в процесс рабочих лидеров братьев Мак-Намара, обвиненных в терроризме, предложив свой утопический план «классового примирения». Оба этих эксперимента кончаются неудачей.
В конце первого десятилетия XX в. движение «разгребателей», многие из которых подверглись атакам желтой прессы, пошло на спад. Ряд «макрейкеров», утратив былое критическое рвение, превратился в апологетов статус-кво. Лишь Стеффенс й’ошел вперед. Для него «проход» через «макрейкерство» явился важнейшим звеном в его идейных исканиях. В канун мировой войны Стеффенс был уже глубоко озабочен неэффективностью реформизма, на котором покоилась вся его общественно-политическая либеральная концепция. Со всей решительностью встает перед ним вопрос, в какой мере правомерен, эффективен революционный путь переустройства общества.
Он хочет уяснить для себя законы и «механику» революционного процесса, для этого едет сначала в охваченную крестьянским восстанием Мексику в 1916 г., а затем, весной 1917 г., в Россию, только что сбросившую царизм.
Эта первая поездка в Россию позволила ему сделать вывод об антинародном характере политики Керенского, показала размах массового движения за мир и истинную демократию, раскрыла силу такой подлинно народной формы политической власти, как Советы. Тогда, в апреле 1917 г. Стеффенс впервые увидел Ленина, произносившего речь с балкона дворца Кшесинской.
В Петрограде Стеффенс смог убедиться в том, что «надежды всего народа связывались с Советом». Описывая Петроградский Совет, Стеффенс подчеркивал благородство масс, их высокие устремления; он видел, что там «рождается русский суверенитет». Эта же мысль звучит в очерке Стеффенса «Полночь в России», который он напечатал после возвращения из России в «Мак Клюр мегезин» в мае 1918 г. Действие в этом очерке, мало у нас известном, развертывается в одной из петроградских гостиниц. Всю ночь по улицам идут толпы, протестующие против войны. В номер к Стеффенсу приходит революционный солдат, который на вопрос журналиста о настроениях отвечает: «…да, задавленные, невежественные, они услышали шепот, тайные слова, сказанные пропагандистами: скоро революция… И представьте себе, однажды в окопах, в грязных, холодных, мокрых окопах, мрачных и безнадежных, они увидели свет, они услышали радостный клич этой революции»{194}. Не «стадо», не «толпа», как ее презрительно называли некоторые коллеги Стеффенса, а пробудившийся народ заполнил в ту весеннюю ночь улицы Петрограда, чтобы протестовать против тайных договоров, против «войны до победного конца». Эти люди, по словам Стеффенса, воплощали «такое благородство, справедливость, честность и великодушие, которые я никогда не встречал».
Вернувшись в Америку, Стеффенс воспринял сообщения об Октябрьской революции как «добрую весть». Позднее, летом 1918 г., он осудил развязанную американцами антисоветскую интервенцию. Постепенно испарялись его вера в «миролюбие» Вильсона и надежды на справедливое послевоенное устройство.
Когда в феврале-марте 1919 г. уже в составе миссии Буллита Стеффенс вторично приехал в Россию, его одолевали трудные вопросы. После левоэсеровского мятежа в июле 1918 г., покушения на В. И. Ленипа, развязанного белогвардейцами террора, революция вынуждена была принять ответные меры для своей защиты. Как и многих западных интеллигентов, Стеффенса волновала в ту пору проблема революционного насилия, и он со всей прямотой высказал свои сомнения на этот счет В. И. Ленину. Их разговор носил острый характер.
Позднее, в «Автобиографии», описана эта встреча в Кремле, приведена аргументация Ленина, который, отвечая Стеффенсу, подчеркивал, что суровые меры, предпринятые большевиками, были вынужденными, явились ответом на насилия, чинимые их врагами. Ленин говорил, что исторический путь к коммунистическому обществу полной свободы сложен и нелегок. Необходимо, говорил Ленин, иметь в виду генеральную линию, главный курс, от которого возможны временные отклонения в сторону, диктуемые исторической
