я думаю, что вкус наркотика он ощутил на фоне «выхода из пике». Где и когда, я не знаю… От меня Володя очень долго это скрывал. Я только в 79 году догадался — сам понял, — что дело тут уже не в алкоголе, а совсем в другом… И для меня это было очень грустным открытием — с наркотиками бороться куда трудней… Доз я не знаю. Хотя мне рассказывали, что они были совершенно фантастическими! Мы с Володей об этом никогда не говорили.
— Но Высоцкий боролся?!
— Конечно. У него в последнее время был такой настрой — или вылечиться, или… умереть. Дальше так он существовать уже не мог. И откровенно говорил об этом. Поэтому я так расстроился, когда после гемосорбции посмотрел ему в глаза… Хотя сам Володя говорил:
— Вё нормально. Всё хорошо…
Но я-то вижу… По-моему, это был последний удар, рухнула последняя надежда. А ведь мы его так настроили: «Это гарантия!» А что нам оставалось делать, надо было его настроить…
— А можно было как-то повлиять, удержать, запретить?
— Нет, невозможно. В последнее время болезнь зашла так далеко, что отказ мог привести к смерти. Потому что нужна замена, а она никогда не бывает адекватной… Абстинентный синдром… Это трудно себе представить, как мучаются люди! Страдает всё, весь организм… А удержать? Володя, на мой взгляд, был человеком, для которого авторитетов не существовало. Другое дело, что у него была своя градация отношения к людям. И в этой системе Вадим Иванович Туманов стоял достаточно высоко. Он мог повлиять на Володю, но в последние годы уже не всегда.
— 23 июля 1980 года, вечером, вы были на Малой Грузинской. Расскажите об этом поподробнее.
— 23 июля я дежурил… Ко мне приехали Янклович и Федотов. И говорят, что Володя совсем плохой. Что дальше это невозможно терпеть и что надо что-то делать… Федотова я тогда увидел в первый раз, и он как-то странно себя повёл:
— Вы тут сидите, ничего не делаете…
Рукопись (близкая к беловой) 1-й части песенной трилогии «История болезни»
Ну, я поставил его на место. А Валера Янклович смягчил всё это дело. И мы поехали туда… Состояние Володи было ужасным! Стало ясно, что надо или предпринимать более активные действия, пытаться любыми способами спасти, или вообще отказываться от всякой помощи. Что предлагал лично я? Есть такая методика: взять человека на искусственную вентиляцию лёгких. Держать его в медикаментозном сне и в течение нескольких дней вывести из организма всё, что возможно. Но дело в том, что отключение идёт с препаратами наркотического ряда; тем не менее, хотелось пойти и на это… Но были и другие опасности. Первое: Володю надо было «интубировать», то есть вставить трубку через рот. А это могло повредить голосовые связки. Второе: при искусственной вентиляции лёгких очень часто появляются пневмонии как осложнение… В общем, всё это довольно опасно, но другого выхода не было. Мы посоветовались (вместе со мной был Стас Щербаков, он тоже работал в реанимации и хорошо знал Володю) и решили: надо его брать. И сказали, что мы Володю сейчас забираем. На что нам ответили, что это большая ответственность, и что без согласия родителей этого делать нельзя… Ну, что делать — давайте, выясняйте… И мы договорились, что заберём Володю 25 июля. Мы со Стасом дежурили через день… Володя был в очень тяжёлом состоянии, но впечатления, что он умирает, не было. Ну, а двадцать пятого… Мне позвонили — и я вместо дежурства поехал туда.
— Когда вы приехали на Малую Грузинскую, там ещё был реанимобиль?
— Нет, я приехал позже. Занимался делами… Там был наш реанимобиль, врач Какубава и фельдшер Володя Коган. Но к тому времени они уже уехали.
— Вы приехали…
— Я приехал, народу было уже много. Внизу стояли ребята из школы каратэ Штурмина… Помню, что пришла племянница Гиси Моисеевны, — помните «Балладу о детстве»? За мной ходил Туманов:
— Нет, ты скажи, от чего умер Володя?
Позже по этому поводу точно заметил Смехов:
— Он умер от себя…
Потом я присутствовал при обсуждении, где хоронить… Отец настаивал:
— Только на Новодевичьем!
И всё это было настолько серьёзно, что начали пробивать… Пытались связаться с Галиной Брежневой, но она была где-то в Крыму… Второй вариант — через Яноша Кадара хотели выйти на Андропова… С большим трудом удалось уговорить отца… Тогда Новодевичье кладбище было закрытым, и хоронить там народного поэта и певца… Поехали на Ваганьковское… Кобзон рассказывал, что директор кладбища чуть не заплакал, когда ему предложили деньги:
— За кого вы нас принимаете! Высоцкого! Да любое место…
28 июля 1980 г. Полдень. Согласно сводкам ГУВД Москвы на Таганской площади и прилегающих к ней улицах собралось в тот день свыше 100 тысяч человек.
Фото А. Стернина
28 июля часа в четыре утра в подъезде дома на Малой Грузинской была панихида. Были самые близкие — мать, отец, Марина, Людмила Абрамова, Володины сыновья… Поставили гроб, играл небольшой оркестр студентов консерватории, там рядом их общежитие. Было такое прощание… А потом на реанимобиле мы перевезли Володю в театр. Реанимобиль и целая кавалькада машин…
— Вы знаете, меня — как, наверное, и многих — мучает один вопрос: если бы вы забрали Высоцкого 23-го?
— Трудно сказать… Но у нас был разработан план. Пролечить Володю, потом прямо из клиники — на самолёт. И в тайгу — к Туманову. Но как это получилось бы — трудно сказать.
