в достатке, хоть и без отца. На телевидение он явно попал не просто так, а благодаря связям отчима и своей знаменитой матери. Любой жизненный коллапс мог сбить Волкова с дороги, которую ему прокладывали родственники. Винить Максима в том, что он несдержан, смысла не было. Таким уж он вырос, такой уж характер приобрел. Его гнев был направлен не на Гурова, а на полицию и сложившуюся ситуацию, в которой Волков был бессилен что-либо изменить.
– Зачем вы в это лезете? Не бередите мне душу. Мы с матерью только-только в себя приходить стали, а тут снова вы.
– Вам нужна правда, Максим? – спокойно спросил Гуров. – Или оставим все как есть?
– Как есть, – произнес телеведущий.
– Тогда я расскажу, как оно есть на самом деле, – не сдавался Гуров. – А вы уже после решите, что вам делать. Вашего брата видели незадолго до его смерти. Есть основания предполагать, что он не покончил с собой, а был убит. Рядом с ним мог находиться убийца.
Максим заглянул за плечо Гурова и поспешно отошел на край дороги. Гуров обернулся – мимо них промчался велосипедист, видимо, решивший срезать путь.
Гуров и Максим медленно двинулись дальше.
– Что за херню вы только что сказали? – спросил Максим.
– Говорю как есть. А вам это в голову не приходило?
– Сашка боялся боли. И не любил воду, хотя плавал довольно прилично. – В бассейне чуть не утонул, перетренировался, – пояснил Волков. Лет тринадцать ему было, на мастера спорта шел. После того случая как отрубило. Ни на море, ни в бассейн, никуда. Максимум, что он мог, – это посидеть на пляже, да и то в километре от воды.
– Тогда логично предположить, что он вряд ли выбрал бы такой способ уйти из жизни.
– Ну да, есть масса других, – с издевкой произнес Максим. – Но он сделал то, что сделал. Он не пережил смерть отца и предательство матери. Сидел на «колесах». В итоге решил, что справится сам. Не справился. Он был как надорванный лист бумаги. Я говорил с ним, я знаю. О каком убийстве идет речь? Не было там с ним никого, я сам это видел.
Теперь уже остановился Гуров. Он не ослышался? Максим приезжал на базу отдыха ранним утром? Зачем?
– Вы там были? – переспросил он у Максима.
– Да, был. Возвращался на машине с ночных съемок из Твери и по пути решил заехать за братом. Он мне сказал, какого числа возвращается в Москву, я и думал всех ребят оттуда забрать. Правда, ничего ему заранее не сказал. Пусть, думаю, будет сюрприз.
– Во сколько вы приехали?
– Ой, рано. В шесть утра или в начале седьмого.
– Как вы попали на территорию? – Гуров вспомнил массивные железные ворота, охранявшие въезд в «Онегино». На ночь их всегда запирали.
– Через калитку, – объяснил Максим. – Справа от ворот резная калитка, за кустами ее и не видно. Метрах в пятидесяти. Ворота заперты, я постучал, но сразу понял, что меня никто не услышит. Случайно заметил калитку и спокойно зашел внутрь. А машину оставил на подъездной дороге.
– Кто-нибудь вас видел, когда вы зашли на территорию?
– Меня, возможно, и видели. А я никого не заметил.
У Гурова все смешалось в голове.
– Если вы хотели устроить брату сюрприз в шесть часов утра, то, наверное, предполагали, что придется стучаться во все двери и искать его?
– Я знал, где они живут, – ответил Максим. – Сашка фотографии присылал. Там всего-то несколько домов в один ряд. Их поселили в самый дальний. Окна выходят на заросли камыша. Что тут искать-то? Все как на ладони. Я и пошел, но только не со стороны фасадов, а с обратной. Я не стучал – написал ему сообщение. Он офигел, конечно, и сразу же вышел на улицу. Видно, не спал уже. Я все объяснил, сказал, что могу их подбросить. Но так как было совсем рано, решили подождать, пока все проснутся. Он сел на берег, мы поговорили. Настроение у него было паршивое, я спросил почему. Он уже был заведенный какой-то, стал хамить. А я, вообще-то уставший, специально сделал крюк, чтобы сделать приятное ему и его друзьям! Ну, на эмоциях и ляпнул, что на таблетках он был бы спокойнее.
– Упрекнули его в том, что он оказался от приема транквилизаторов? – спросил Гуров.
– Никого я не упрекал, хотя мог бы. С ним действительно сложно было общаться в последнее время. Как будто он потерял себя. Когда Сашка съехал от матери, я старался звонить ему хотя бы раз в сутки. Болтали, конечно, но больше я, а он все «угу» да «угу». Переводил ему деньги, чтобы он у других не занимал. Переживал за него. Мы же с ним не родные братья, а только по матери. Оба потеряли отцов. А мать, получается, похоронила двух мужей. Теперь и младшего сына. Он с родителями тоже не очень близко общался. Отчим всегда на работе, важная шишка, все дела. Ну а я Сашку жалел, старался быть рядом. Помню, в зоопарк его водил, а однажды мы с ним сели на какой-то автобус и рванули по Москве до конечной, а там пересели на другой маршрут, потом на следующий. Иногда выходили, чтобы купить мороженое или пончики. Смеялись над чем-то. У нас разница в возрасте в восемь лет, ему тогда было десять, и я рядом – лоб здоровенный.
Максим отвернулся, запрокинул голову и посмотрел на небо. Потом резко повернулся к Гурову.
– Сигаретки не найдется?
– Конечно, Максим. А я был уверен, что вы не приверженец этой дряни.
– Почему это?
– Показалось.
– Раньше ходил в спортзал, а потом забросил. Да и курю я не так уж и часто. Но сейчас захотелось.
– Обещаю не рассказывать вашей маме, – сказал Гуров.
– Она сама дымит как сапожник, пока никто не видит.
Дорожка уперлась в широкий тротуар. Этот мини-парк можно было обойти за полчаса, и еще осталось бы время.
– Тогда, когда я видел брата в последний раз… мне вдруг так его жалко стало. – Максим запинался, вспоминая болезненные моменты, но старательно не сворачивал с пути рассказа. – И одновременно такое зло взяло, вы даже не представляете. Был бы он помощнее, врезал бы ему. Клянусь, втащил бы со всей дури. Вот и ушел, чтоб не сорваться. Развернулся и пошел обратно.
Максим шмыгнул носом и глубоко вздохнул. «Получается, Мальцев все-таки сам шагнул в воду? – Гуров пытался сразу же выстроить очередную версию событий. – Сначала уход из жизни отца. Потом проблемы с мамой. На фоне всего этого одна несчастная любовь, где
