Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Анфиса не прерывала молчания. Чагин посмотрел на нее краем глаза и ему показалось, что ее косящие глаза увлажнились и покраснели. Он как раз хотел спросить: «А почему «прогресс» с одним «с» написано?», чтобы завязать разговор, но теперь передумал, побоялся, что девушка расплачется. Он прошел к окну и посмотрел на двух взъерошенных голубей на ржавой крыше. Странным образом голуби ему тоже показались ненормальными.
– Анфиса, а вы давно здесь работаете? – задал Никита максимально нейтральный вопрос.
– Полгода, – ответила девушка, не сходя с места.
– Да, – ответила Анфиса, по-детски нервно сцепляя внизу руки и одновременно выставляя вперед грудь, словно на конкурсе красоты.
– Понятно, – сказал Никита.
Как страшно отличалась девушка от своих мягких, подвижных и уверенных в себе свертниц из Тихого мира. Сцена становилась неловкой.
– Как вы думаете, они надолго убежали? – спросил он. – Да вы присядьте.
– Не знаю, – прошептала Анфиса, не двигаясь с места.
Чагин подошел к ней. Щеки ее порозовели, руки сцепились еще сильнее. Девушке было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. На шее, под бантиком блузки, висел кулончик с золотой женской фигуркой. Фигурка показалась Чагину похожей на те, которые он уже видел на местных храмах, но рассмотреть пристальнее он не решался, чтобы не пялиться на почти полностью открытую грудь Анфисы.
– А что у вас на кулончике? – спросил он, глядя на девушку сверху вниз и несколько в сторону – отводя глаза от ее груди. – Можно посмотреть?
Анфиса сделала быстрый шаг вперед, вдвинула колено между ног Чагина, охватила его голову руками и поцеловала его в шею.
Адамов
Я не смог удержать Катю. Упустил.
Большой Ответ намертво привязал меня к Анжеле, и я просто не в состоянии был уследить за всеми перемещениями дочери. Тем более помешать ей жить так, как ей хотелось. Через несколько месяцев она насовсем перебралась в ту часть Москвы, которую стали называть Сектором.
Поначалу там были какие-то клубы, в которых собирались те, кто не мутировал, то есть дерганые. Дело в том, что за Большим Ответом пришла Большая Ломка. Дерганые в основном сильно мучились изменениями, произошедшими в мире, и искали для себя хоть какую-нибудь отдушину. В клубах на Ленинском и Профсоюзной они находили то, что позволяло им перетерпеть еще один день.
После того как Москва была разрезана тихими на восемь кусков, у Сектора появились границы – просеки, как и у всех других секторов, только другие сектора получили названия, а этот так и остался – Сектор. Постепенно не поддавшиеся изменениям стали селиться в этом районе, а перевернутые, то есть тихие – уезжать отсюда. А еще спустя пару месяцев в Сектор хлынули дерганые отовсюду.
От нового мира, тихого и солнечного, они бежали сюда, как звери от лесного пожара.
Я посмотрел старые карты. Где-то здесь в старину находилось Свалочное шоссе. Конечно, это всего лишь совпадение, но сейчас мне хорошо думать об этом.
Первые два года население здесь росло очень быстро. Шли и ехали на подводах (как некие антиподы Ильи Моисеевича, отправившегося в свои чудесные Черновцы) из дальних уголков бывшей России и сопредельных стран. Были дерганые из Прибалтики и даже из Польши. Почему-то удивительно мало было кавказцев. Напрашивался вывод: либо на Кавказе образовался свой Сектор, где-нибудь в Адлере или Минеральных водах, либо у них по какой-то причине не оказалось достаточного количества дерганых. Хорошо зная Чечню, Осетию и Дагестан, я склоняюсь к последнему варианту.
Не все дерганые покинули Тихий мир.
Например, мне рядом с тихими было как-то лучше. До Переворота я годами не ходил в гости, лучшим из наслаждений считал опасность и кровь, а в мирной жизни радовался, когда заканчивался тюбик зубной пасты или дырявилась очередная рубашка. Выбрасывая вещи, я как бы выбрасывал еще несколько дней своей жизни и получал от этого несомненное удовлетворение.
Теперь я перестал торопить дни, много понял о себе такого, чего нельзя было понять даже в бою или под пытками.
Мы с Леной стали ходить в гости к ее друзьям, таким же тихим, как и она, они умели по-настоящему веселиться, и мне никогда не бывало скучно и противно, как раньше.
Лена открыла мне, какой может быть женщина. Это было нечто совершенно новое, несравнимое ни с чем в прошлом, и мне стало ясно, что все мои прошлые победы на личном фронте были на самом деле поражениями.
Конечно, я все равно остался бы в Тихом мире. Из-за Анжелы. Даже если бы мне было там плохо. Но мне было хорошо.
А другие… У некоторых в Тихом мире была измененная семья или родственники. Я даже слышал, что есть одна или две семьи, в которых дети тихие, а родители – дерганые.
Некоторые, как священник Л., с детских лет мечтали о такой жизни, какая началась после Переворота, и только по какой-то непонятной мне иронии Судьбы (пишу это слово намеренно с большой буквы) сами не подверглись изменениям.
А некоторым было все равно, где жить. Например, Мураховский и Семиглазов. Невероятная сила Большого Ответа не смогла справиться с мозгами особистов из группы «Шатуны». Однако дерганый Мураховский отправился в Сектор, а дерганый Семиглазов остался в Москве, то есть в Тихом, но сделал этот выбор по одной-единственной причине: он недолюбливал Бура.
Бур некоторое время охотился за мной, но спустя приблизительно год губернатор Хабаров заключил с Сектором довольно жесткое соглашение, в соответствии с которым при любом акте насилия в отношении тихих (или на территории Тихого мира) прекращались поставки продовольствия и электричества.
И тогда жизнь стала небывало безопасной.
Надо сказать, что продукты и электроэнергия поставлялись в Сектор практически даром, как акт милосердия, хотя сами тихие никогда не говорили об этом в таких терминах. Они не любили дерганых, но рассуждали просто. Раз люди не в состоянии сами вырастить зерно или построить электростанцию, то надо дать им то, чего у них нет.
Тем не менее года через два в Секторе выставили таможню, стали проверять всех въезжающих. Они, вероятно, усвоили, что дерганые на полях Евразии закончились, прирост населения за счет своих прекратился, а бесконтрольный въезд тихих их не устраивал. В Секторе существовало поверье, что «кретины» могут заразить их своей «отсталостью».
Губернатор Хабаров, тоже не измененный Переворотом, довольно быстро сообразил, что тихие прекрасно обходятся без бюрократической машины, но в глубине души продолжал считать их детьми, и думал, что грязную работу за них должны делать такие, как он, как я и Семиглазов. Мы создали Комитет Защиты, в котором служило…. Но об этом не могу писать. Я не могу быть уверенным, что тетрадки не попадут…
Уже после создания Комитета, но до подписания пакта с Сектором, в ноябре 2066 года жизнь снова несколько раз сильно встряхнула меня.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
