class="p1">Медленно стащив подсохшее белье с веревки, Луша, обняла его, как долгожданного мужа и, присев рядом с гостем, ласково спросила:
— А у тебя? — в глубоких сумерках ответ прозвучал тоскливым эхо.
— Нет.
И тут ее подбросило на сундуке.
— Так вот же… вот! — тараторила она, пихая под нос Сане чужие тряпки. — Панкрат. Плотник. Сосед. Днями допился до горячки. Топором пошел рубить аспидов. Скрутили его городовой с дворником и отправили к Пантелеймону. Думаю надолго. А мож навсегда. Изверг рода человеческого. Жмырь окаянный. Мож вместо него тебя возьмут? Плотничать-столярничать могешь? У аптекаря много работы.
— Могу, — ответил и добавил: «А что за Пантелеймон?»
— Так скорбный дом. На Удельной. Туды говорят его отвезли. Совсем головой повредился. Да, ты переодевайся. Оно чистое. Я ему за копейки стирала. Не побрезгуй. Щас сбегаю в евонную комнату, мож еще каку одежу раздобуду. Я мигом.
Лишь только дверь замкнулась, Сашок по-солдатски быстро сбросил джинсы и натянул грубые хрустящие штаны. Сверкать голым задом перед бабой, подавая ей надежду, не хотелось. Он успел. И теперь спокойно облачился в такую же посконную рубаху. Одежа оказалась впору. Саня и сам был не мелкого десятка. Вот только кроссы смотрелись подозрительно, но на лапти с обмотками их менять он наотрез отказался, тем более в одном из кроссовок хранился паспорт. А сапоги Луша не нашла. Ясно дело откуда у плотника-пьяницы вторая пара. Счастье, что первую не пропил.
— Завтра пойдем к Балалайкину с поклоном. Кланяйся в пояс. Он это любит. Ты только кланяйся и молчи. Я сама все устрою. Мне не откажет… Скажу племянник мой.
После таких слов в успехе можно было не сомневаться.
Ужинали скудно, но и такой пище брюхо радовалось. Откушав Саня поблагодарил расторопную бабу, лишь на словах.
— Одежу я тут схороню от греха. Нашью тебе карман на порты завтра. Туды говорилку свою спрячешь. Ишь чего удумали, — Луша повертела в руках телефон и сунула в сундук вслед за джинсами. — Давай ложиться. Да не трясись, не обижу, — прозвучавшее обещание немного успокоило гостя. Луша взбила подушку и бросила на сундук.
Саня яростно боролся со сном, слышал как глухо хлопали соседские двери. Где-то заржала лошадь. Потом все успокоилось. Мертвецкая тишина повисла в комнате. Ни храпа, ни скрипа, будто и нет ее на кровати. Он приподнялся посмотреть. Темным бугром возвышалось тело под одеялом, будто неживое, бездыханное.
Мягко скрипнула дверь, дернулась занавеска. Кошачья тень скользнула вдоль стены и два лиловых глаза сверкнули, как два сигнальных огня. Сердце заплясало от ужаса. Он хотел вскочить, но не смог. Ноги онемели, а грудь точно гранитной плитой придавило. С полминуты кошка смотрела на него не моргая, потом свернулась клубком и, нежно урча, заснула на груди. Вскоре и сам Саня провалился в липкий и тягучий сон с кошмарами в подземелье аптекаря Пеля. Ему хотелось выбраться, бежать из тошнотворного мрака, душного нечистого склепа профессорской лаборатории, но отыскать дверь он так и не смог.
Ночь замерла в предчувствии рассвета
На небе звезды стали угасать
Вдохнуло утро мятный запах лета
… благодать
«Благодать… благодать… — развалившись на топчане, мечтательно закатив глаза, повторял человек. Он перевернулся на живот и, подперев щеки руками, уставился на исчирканный листок. «Благодать», — повторил снова, взял карандаш, помусолил…
— Венька! Благодать будет на том свете. А щас иди отпирай ворота! Видишь карета подъехала.
За окном сторожки маячила темная тень скорой помощи. Лошади фыркали и трясли головами.
Санитар нехотя поднялся и вышел на улицу.
— Кого привезли? — недовольно спросил, запуская внутрь повозку с очередным спятившим. Диагноз тут у всех был один, потому как в скорбном доме других не водилось. Так считал санитар Венька. И даже сам профессор Павлов его бы вряд ли переубедил!
Карета заехала и остановилась. Сидевший рядом с кучером человек спрыгнул на землю и тут только парень разглядел офицера.
— Где у вас главный? Живо!
— Так спят все. Ночь. — Стало ясно, что внутри не простой идиот, а почетный. — Можете позвонить. — Санитар Венька махнул в сторону, где в окне сторожевого домика торчала физиономия напарника. — Доктор у нас в офицерском корпусе почивают.
Парень подошел к карете поближе и припал ухом к дощатой стенке фургона. Внутри слышалось бормотание.
Не прошло и пяти минут, как сопровождавший вернулся, запрыгнул на козлы и приказал погонять.
Оба санитара какое-то время наблюдали за повозкой и когда та пропала из виду, тот что постарше опустился на ступеньку, закуривая.
— Знаешь кого привезли? — присаживаясь рядом, спросил Венька безразлично, так будто там внутри кареты был не человек, а подопытная крыса.
— Неа… — пыхнул ему в нос махорочным дымом старший.
— Генерал-губернатора Петербурга, — продолжая разглядывать звезды, сообщил парень, зевая. — Сам слышал.
— И куда его? К господам или в барак? — не удивился напарник.
— Должно быть в барак. К принцу Ольденбургскому. Налево свернули, — еще шире зевнул Венька. — … благодать… благодать… психам воли не видать, — закончил он свой прерванный опус в миноре и оба вернулись в сторожку.
Саня проснулся, встал и выглянул в окно.
Зловонием выгребной ямы встретило его столичное утро. Настал новый день. Лушина постель была пуста.
В том же переулке за облезлой дверью, без всяких приемных и секретарей располагался заведующий хозяйством Пелевского дома. Он пил кофий вприкуску, оттого в небольшой комнате, его импровизированного офиса стоял одуряющий аромат первоклассных молотых зерен. Сдвинутая на затылок господина Балалайкина светлая кепочка-блин, открывала сияющий лысый череп в мелких капельках пота. В аккуратной бородке и подкрученных усах пробивались седые волоски, а вздернутые домиком брови придавали круглому лицу вечно вопрошающее выражение. Белая рубаха, широкий пояс на круглом животе, сюртук… и только слетевшая на шею пестрая бабочка галстука, подходившая разе что конферансье или распорядителю балов, казалась шелковым недоразумением и придавала личности управляющего легкомысленную веселость.
— Ляксей Семеныч, доброго здоровьечка, — поклонилась Луша и ткнула в бок мнущегося в дверях спутника. Саня выступил вперед и принялся отвешивать поклоны как солист народного ансамбля после премьеры. — Тута мой племяш, по плотницкому делу. Заместо Панкрата. Панкрата, то увезли к Пантелеймону…
— Слышал, слышал… — перебил ее управляющий, поднимаясь. Он подошел к парню, оглядывая его с головы до голых ног. Так привычней, решила Луша в последний момент, Санек ей не перечил. Скинул кроссы и теперь стоял с черными от
