ли я указывать источник. А что будет дальше? Или следует признаться Валентину, доложить сведения, полученные от Аллы и скинуть ответственность?
Однако вне любых кодексов, в профессиональной жизни и в частной, я привыкла чтить завет Гиппократа, тот, который гласит: прежде всего – не навреди! У меня не было уверенности, что Валька или его таинственный заказчик станут оберегать Аллу или думать о ее рыжей команде, следовательно выдавать ее нельзя. Можно было отказаться работать с Валькой прямо сейчас, заявить, что я все рассказала, к большему непригодна. Я полагала, что Валька сможет простить, он вынул из меня информацию, дальше способен действовать сам, и мы останемся на прежнем уровне отношений.
Кстати, будь я разумным существом, то поступила бы именно так, прикинулась капризной дурочкой и вышла из игры. Если бы не Алла, на неё могут наткнуться, и кто прикроет? Кроме того, куда девать проклятое любопытство? Оно замучает! К тому же меня интересовало не только само дело, но и загадочный заказчик. С самого начала, до похода в казино. Кто-то стоял за событиями, кто-то задействовал меня и Вальку, кто-то перезаказал дело и платит за доследование. Я решилась.
– Все это очень даже прекрасно, – произнесла я в задумчивости. – На твоих условиях, о которых ты так долго распинался, я могу покрутить противную даму Наташу. Но хотелось бы знать, кто заказывает музыку. Если мы бежим со сворой, то кто скачет вслед? И не полетит ли от нас шерсть клочьями, когда охотники догонят дичь? Мне лучше думается с открытыми глазами.
– Ладно, слушай очень внимательно, – согласился Валентин. – Я скажу тебе шараду. Как раз этого не велено – первый слог. Мы с тобой это делали – второй слог. А целое – твое самое любимое. Сообразила?
– Почти, только подскажи, что, по-твоему, я люблю больше всего? Мороженое? – я запросила подсказки.
– Ладно, отвечаю, так и быть. Целое – это шантаж, сладкое мороженое для твоей испорченной души, – излишне пышно выразился Валентин. – Но кто, кого и зачем шантажирует – я сказать не могу, потому что сам не знаю. Могу огласить мечту, почти совсем бредовую. Если мы устроим это дельце, то со временем сможем оказаться на самом верху пирамиды. Пока один меценат платит за эти карточки по штуке баксов за штуку. Давай их насобираем побольше, идет?
– Зачем побольше? – не удержалась я.
– Я пока не врубился. Очень хитрая игра заварилась, кто бежит с зайцем, а кто догоняет с собаками – хрен разберешь! – признался компаньон. – Но ты должна докладывать о каждом шаге, имеются подводные камни, можно здорово пролететь.
– Мне относительно ясно, – доложила я. – Что дело темное. Даже догадываюсь, что так называемый меценат будет нас пасти благожелательно, не прикончит напоследок и другим не даст. Я пощажу твои чувства и сделаю вид, что его не знаю, но хочу предупредить. Если я выясню нечто неприглядное, то распоряжусь знаниями по собственному усмотрению, идет?
– А это к меценату, которого ты знать не хочешь, – с деланым безразличием обронил Валентин. – Ваши с ним семейные дела. Давай, дитя, договариваться о деле и не будем упоминать никого всуе, не то явится, не ровен час.
– Значит надо подоить Наташу Ржеутскую, – я деловито перешла на наш с Валькой профжаргон. – Возникнуть и вынуть из нее все про фотокарточку.
– В принципе так, – согласился Валентин. – Но прежде, чем доить, разузнай о ней, что получится. У тебя есть легенда, про книжку, ну и вперед! Кстати, этот малый с кольцом сгинул. Не совсем, конечно, а поехал лечить нервы в Испанию, понял, что его подсунули в мокрое дело и устранился. Он у нас больше не играет. Я займусь покойником и его делами, так что не перебегай мне дорогу. Когда надумаешь доить девку, свистни, мы сначала обмозгуем, чтобы ты не ткнула пальцем в небо. Она очень скользкая, и боюсь, знает больше, чем надо. Главная твоя цель – получить карточку. Скажу по секрету, самому до смерти любопытно посмотреть, что там заснято, а меценат просто бьет копытом, не к ночи будь помянут.
– Автор вас интересует? – спросила я. – Который снимал? Господин из рекламы? В шляпе и с тросточкой?
– Прелестное дитя, не забегай вперед локомотива, – серьезно напомнил Валька. – Я лишний раз предупреждаю – не увлекайся. Меня волнует и автор, и даже покойный кинобандит, но надеюсь разобраться сам. Твое дело – Наташа Ржеутская, куда у нее фотокарточка делась, а главное, что она сама об этом думает и скажет.
– Обидно, что держишь меня на коротком поводке, – неискренне пожаловалась я. – Ну, Бог простит. Значит я брожу вокруг Наташи и ищу карточку.
– Вот именно, теперь спугнем работничков, и я введу тебя посмотреть одним глазком, – заявил Валька.
Мы так и сделали, побродили по настеленным деревянным дорожкам, оценили каждое помещение, и Валентин галантно уступил мне юго-западную половину. Как хорошо, что друг Валечка не умел читать мыслей, поскольку во время прогулки по куполу мне пришла в голову отличная идея, как утрясти детали с мотивами и вызвать Наташу Ржеутскую на максимальную откровенность. Я попрощалась с компаньоном, сказала дежурные слова восхищения с благодарностью и резво поскакала на метро в район Чистых прудов, чтобы к означенному времени попасть к Алле. Она входила в мои планы действий, как рука в перчатку, но пока о том не знала.
Рука в шелковой перчатке
Пока мы бродили с коварным компаньоном по деревянным настилам вокруг да около и строили догадки вперемежку с соображениями о ремонте, у меня выстроился план конкретных действий. Я не очень хорошо представляла, к чему он приведет, но картинка предстала настолько четкая, что я не смогла спорить, полагая вслед за Гегелем (если не ошибаюсь), что раз она такая действительная, то должна быть отчасти разумной. Далее подвернулось заветное слово «интуиция» и решило дело окончательно. К прочим соображениям можно добавить, что неполное объяснение, кто стоит во главе дела, меня не обескуражило, напротив, придало свободного дыхания. Что бы ни замыслил старый знакомец и чуть более того, меня он обижать не станет, хотя бы из самых простых соображений – ему будет невыгодно.
Уже на сложном выходе на станции "Чистые пруды" я знала, как мне следует действовать и что сказать Алле. Я не очень хорошо помнила, как мы договорились, и собиралась нырнуть в переулки самостоятельно, надеясь, что Кривоколенный выведет к нужному дому, но у бывшего Главпочтамта кто-то подошел сзади и взял меня под руку. Я обернулась и увидела Мишу в немыслимом одеянии – синем широком плаще без пояса,
