с тобой встретились! — она неодобрительно покачала головой и добавила, — Ты бы, Сережа, их на одно время к себе не приглашал, ты их впредь поврозь в гости зови!
— Не звал я никого сюда! — кидая куски рафинада в бокал, хмуро ответствовал я тетке, — Сказал только, что опять по башке прилетело и, что отлежаться за выходные хочу. А они, вместо того, чтобы отстать на пару дней, припёрлись вон! — кивнул я на банки с оставшимся провиантом.
— Они, Сережа, не припёрлись, как ты изволил выразиться, они тебя проведать пришли! — неодобрительно поправила Пана, — Проведать и покормить! Заботятся они о тебе! И, девушки они, Сережа, обе хорошие, жалко мне их, — тетка вздохнула.
Меня бы кто пожалел! Сразу же пришло в голову. Сначала судьба-злодейка, не спросив, наделила наследством в лице Татьяны. А потом еще и Лида после свадьбы меня пьяного к себе домой уволокла. Где, будучи в состоянии невменяемости, я, сначала перепутал постели и залез к ней под одеяло. А потом и на неё. Понятно же, что виной всему цепь обстоятельств. Но клеймо полигамного затейника теперь придется носить не кому-то, а мне. Где справедливость?
— Кто ж спорит, конечно они хорошие! — согласился я с объективной оценкой своих подруг, — Только вот своей заботой они меня, как флажками обкладывают! Вы бы, Пана Борисовна меня бы лучше пожалели! В данных обстоятельствах, это я жертва!
— Кобель ты, Сережа, а не жертва! — вздохнула тетка, — Редкостный ты кобель!
Детально объяснить тонкости знакомства с Лидой и Татьяной я не мог, поэтому пришлось смириться с обидным тёткиным суждением о себе.
— Тогда уж я жертвенный кобель, Пана Борисовна! — попытался смягчить я профессорскую формулировку, — Они ко мне с доброй душой, так ведь и я их тоже обижать не хочу! — попытался я объяснить гуманизмом и человеколюбием свою позицию, — Жалко мне их!
— Вот и не обижай! — вдруг неожиданно легко согласилась Левенштейн, — Уж, если собрал вокруг себя хоровод из баб, то изволь теперь изворачиваться! Это твое счастье, что Эльвиры вместе с ними не оказалось. Ее темперамента на всех хватило бы!
Я представил Эльвиру Юрьевну в компании прежних двух соискательниц и мне захотелось проглотить еще две таблетки элениума. Левенштейн, видно, заметила тень ужаса на моем лице и удовлетворенно кивнула.
Чтобы как-то отринуться от неприятной мне темы, я, отодвинув бокал, поднялся и подошел к плите. Открыв духовку, и поднатужившись, вынул из нее сверкающего идола. Сделав два шага назад, осторожно поставил его на стол.
— Каков?! — с гордостью не только за Ильича, но и за свой гениальный замысел, самодовольно спросил я тётку, — Надо бы взвесить основоположника, но думаю, что в нём под сорок кило будет!
С таким ужасом на Владимира Ильича Ленина преподаватель истории КПСС и доктор наук Левенштейн смотрела впервые в жизни. Святотатство на стадии замысла, да, оно было мерзким и ужасным. И с трудом помещалось в её голове. Но, все же оно было эфемерным и его нельзя было увидеть воочию. Теперь же, его можно было не только видеть, но и трогать. Грех превращения святого идеала в презренного золотого тельца свершился! Пана потянулась за «Беломором», напрочь забыв про моих баб.
— Он, что, весь золотой? — хрипло спросила профессорша, трясущимися руками сломав вторую папиросину, — Весь целиком из золота?
— Весь золотой! — гордо подтвердил я, — Даже не сомневайтесь! Можете не стыдиться ни за форму, ни за содержание. Чистейшее золото!
— Как мы его допрем, Сергей? — оторвав взгляд от идола, повернулась ко мне Пана, — Я же его не подниму! И Лёва не поднимет!
— Я подниму, — успокоил я тётку, — С вами поеду. Провожу вас до Шереметьево, вы не волнуйтесь! Сдадим Ильича в багаж, а там пусть его грузчики ворочают. Документы на бронзовый бюст у нас в порядке и справка из Управления культуры имеется. Что не является он исторической ценностью.
— А, если проверять начнут? — поёжилась старая интеллигентная женщина, на старости лет ввязавшаяся в незаконный оборот драгметаллов и контрабанду.
— Не начнут! Надо только, чтобы ваш соратник по партии дал вам в сопровождение своего помощника и свой персональный «ЗиЛ», — вразумлял я подавленную Пану, — Уважительная причина для этого у вас есть. Всем известно, как погранцы и таможня мотают нервы отъезжающим на ПМЖ. Скажете своему другу, что брат такой нервотрепки не выдержит. Даст он и машину, и помощника, для него это ерунда! А таможня тогда и близко к вам не подойдет.
— Ты думаешь? — потерянно спросила тётка, — Ты уверен?
— Уверен! Не подойдут! Даже, если точно знать будут, что он золотой! — я неуважительно похлопал Ильича по лысине, — Думаете, мало золота из страны партийные начальники вывозят на свои интернациональные нужды? — усмехнулся я. — И таможенники, и погранцы сразу хвосты подожмут. Как только «ЗиЛ» на площадку перед терминалом подъедет. И потом трижды перекрестятся, когда «членовоз» вашего соратника аэропорт покинет. Вам, главное, в самолет с ним попасть, — кивнул я на статуй, — А там уже территория Израиля.
— Нам надо будет еще деньги поменять. Там очень мало меняют, но хоть что-то, — грустно озаботилась Пана Борисовна. — В понедельник с Лёвой пойдем в сберкассу, книжки закроем.
— Книжки закройте, а денег вам хватит, — успокоил я её, — И на первое время хватит, и на второе. Есть у меня накопления.
— Откуда у тебя эти накопления, Сергей? — сощурила на меня строгий коммунистический взгляд преподаватель исторического материализма, — И вот это тоже откуда? — она ткнула пальцем в гения всех времён и народов.
— Всё это, — я повторил жест обличительницы, — Всё это, включая валютные накопления, я забрал у членов вашей КПСС. Которые грабили трудящихся и били меня железом по голове. Били, чтобы не мешал им грабить. У одних коммунистов забрал, а другим не отдал. А не отдал, потому что не верю я им. Я вам отдам, вам я верю. Пусть лучше Лев Борисыч выживет, чем всё это в Африку восставшим неграм отправят! Но, думаю, что скорее всего, опять украдут, — я приблизился к Левенштейн и совсем недобрым взглядом уперся в её зрачки, — Или вы против спасения брата?
Пана отшатнулась от меня и по ее щекам потекли слезы.
