касаются виска.
Хочется ещё больше… Чувствовать его, вбирать, проникнуть под кожу и там остаться.
— Из всех твоих подруг пучеглазая всегда казалась мне самой адекватной, — говорит Мирон тихо, когда я совсем утихомириваюсь. Хотя бы внешне.
— Мне тоже…
— Шантажировать, хмм…
Оба задумчиво пялимся в окно. Трасса, несмотря на непогоду и выходные, расчищена. Даже гололёда нет. Зато снег не прекращается, так и валит с неба. Правда, редкий и мелкий. Колючий. Падает на стёкла, словно отгораживая нас от всего мира.
Эта белая шторка и то, как мне вдруг становится тепло, так воодушевляет, что я окончательно залипаю.
— Может, — предполагает Мирон, поглаживая обнажённую кожу на пояснице. — Ей Демидов нравится?
— Ну нет, — мотаю головой. — Она в другого влюблена. Тайно.
Усмехаюсь про себя.
Даже зная, кем именно оказалась главная злодейка, не могу её предать и выболтать всё Громову. Рассказать, как моя подруга влюбилась в его однокурсника — Ивана Соболева и вот уже несколько месяцев это от всех, кроме меня, скрывает.
Потому что, если обмануть доверие, пусть и того, кто тебя предал — сам становишься не лучше.
Я привыкла судить о себе по собственным поступкам и ни в коем случае их не оправдывать чужими промахами.
— Мия…
— Чего? — выхожу из своих мыслей.
Веду пальчиками по широкому плечу. Это движение закручивает спираль внизу живота и заставляет поёрзать.
Не верится.
Вот он, реальный. Мой.
Хочешь трогай. Хочешь… Как подумаю, жар в лицо…
— Надеюсь… — Мирон хмурится, когда пальцы через кадык на шее добираются до линии подбородка. — Пффф… она влюблена не в меня?..
— Что? — уставляюсь на него удивлённо тут же убирая руку.
— Валеева не в меня влюблена?!
Вопреки серьёзности ситуации уголки моих губ предательски летят наверх.
— Громов, мой ты хороший, — зажмуриваюсь и смеюсь, обвивая его шею. — Когда-нибудь тебя порвёт от собственного величия, и ты лопнешь.
— Что здесь смешного? — проговаривает он зло, перемещая свои ладони на мои ягодицы. Вспоминаю, что я, вообще-то, без трусов. Буквально, как Ладка… Чёрт… — Я всего лишь пытаюсь помочь тебе и уловить мотив шантажистки.
— А как это связано? — удивляюсь.
— Все преступления совершаются либо из любви, либо из эгоизма. А ты говорила, что любишь… хмм… меня, — сжимает ягодицы, выбивая из моего рта стон.
Между ног становится влажно и жарко.
Такое со мной впервые, между прочим.
— Так это когда было, — намеренно легкомысленно отвечаю, стараясь дышать сдержаннее. — Нашёл что вспомнить, — хихикаю.
— Блядь, — рычит Мир, резко подкидывая меня в воздухе и усаживая поудобнее.
Съезжает с кресла и расставляет пошире ноги. Так, что я теперь практически лежу сверху, как на матрасе.
Округляю глаза, чувствуя, как твердеет его пах. Облизываюсь и с изумлением смотрю на него.
— А кого любишь? — выдыхает Мирон на ухо, пробираясь ладонью под кудри. — А, Карамелина?
Разминает шею.
Воздух в салоне становится густым. Вокруг словно искры летают.
Мне хочется поиграть, поэтому я пожимаю плечами.
Мирон проникает пальцами в волосы и легонько оттягивает их назад. Не больно, но весьма возбуждающе.
Из-под опущенных ресниц внимательно следит за выражением моего лица. Зрачки его не подвижны, скулы чуть покраснели, ноздри раздуваются.
— Демидова? — спрашивает он яростным шёпотом.
Перевожу взгляд на ярко-красные, резко очерченные губы.
Внутри так много эмоций, что с ума схожу.
Злость на Тайку, чувство вины перед Лёвой… Всепоглощающее желание поцеловать Громова…
Последнее побеждает…
Тянусь к его рту, но Мир мотает головой и повторяет:
— Демидова любишь?
Так тихо.
Словно боится услышать ответ.
Словно такой ответ вообще возможен, чёрт возьми?..
Полюбить другого — это как на соседней планете высадиться… Нереально! Но ему знать об этом необязательно. Слишком больно мне было в салоне этой же машины совсем недавно…
— А ты? — спрашиваю задиристо. — Милованову любишь?
В прозрачных глазах пламя.
Вдруг полностью сканирую его эмоции. Тоже страшно становится…
А что если да?.. Её любит?..
А я?
Временное помутнение? Снова начнёт рассказывать, что любит, как себя… Это лестно, конечно.
Но мне так не надо.
Второй раз не выдержу.
Я хочу, чтобы меня любил по-настоящему. Как женщину. Чтобы восхищался и хотел… как сейчас.
— Карамелина… — проговаривает Мирон.
— Молчи, — мотаю головой.
Вся аура вдруг спадает.
Жух и всё. Нет ничего. Резко отшатываюсь.
— Я хочу объяснить…
— Молчи, Мир. Не надо, — закрываю его рот рукой. — Я… — озираюсь. — Пойду выйду. Не ходи за мной. Я ей позвоню.
— Может, не стоит пока? — хрипит он, наблюдая, как я перекидываю ногу и усаживаюсь на своё кресло, а затем застёгиваю пуховик и натягиваю шапку.
— Я сама знаю, — зыркаю на него немного сердито.
Пытаясь не смотреть, как он поправляет штаны, выбираюсь из «БМВ» и глотаю холодные снежинки.
Круго́м лес, снег и дорога. Жутковато.
Поглядывая на Громова, тут же запустившего работу дворников на лобовом стекле, извлекаю из кармана телефон и трусливо надеюсь на отсутствие в этой глуши какой-либо связи.
— Чёрт тебя дери, Тайка, — шепчу, когда вижу три чёрных кружочка и два белых в верхнем левом углу на экране своего айфона. Звони не хочу!
Ищу нужный контакт и грею руки дыханием, жду.
— Мийка, — восклицает подруга, как только берёт трубку.
— Привет, — говорю тихо.
— Куда пропала? Мы тебя потеряли.
— Тая, — произношу строго. — Зачем ты это делаешь?
— Что?
— Я всё знаю, — чувствую, как глаза снова наполняются слезами.
Это слабость, конечно.
— Что знаешь? — строит из себя святую.
— Ты была в рекламном агентстве и это ты…
— И что из этого? — спрашивает она весело. — Классно же.
— Что тут классного? — взрываюсь.
— Я за тебя отомстила, дурёха. Спасибо потом скажешь.
— За меня?
— Ну, конечно. Таскаешься со своим Громовым, а он с другой трахается перед твоим носом. Соперниц надо убирать жёстко, а ты добрая душа…
— А ты, стало быть, злая?
— Я справедливая. И не такая всепонимающая. Думаешь, я не вижу, как ты переживаешь? Похудела вон как.
— И что, надо издеваться надо мной?
— Да кто над тобой издевался-то.
— Как ты вообще могла такое придумать? И зачем мой блокнот взяла? — спина покрывается мурашками.
— Это показалось мне забавным. Вендетта, как в фильмах… Получилось само собой, ты не думай.
— Я в шоке, — мотаю головой.
Холод пробирается под куртку и царапает кожу на животе. Снег под ногами поскрипывает. Громов сложил локти на руле и взглядом гипнотизирует.
— Да отчего в шоке-то, — удивляется Тая. — Подумаешь, пошутила… Ещё и денег не хватило, пришлось родительскими презентами платить. Слышала пословицу? Богу — богово, кесарю — кесарево.
— Ну и?
— А шлюхе — шлюхово, — смеется Тайка. — Тебе было плохо, я помогла, как могла, и сейчас я же хреновая?
Морщусь. Что-то не сходится…
— А видео зачем? Сообщения?
— Какое
